Запретный плод всегда пахнет болью. Сладкой, тягучей, липкой болью, от которой невозможно отвести взгляд и невозможно насытиться. Она стала моей одержимостью — той, что поселилась в голове и больше не уходила. Я знал, что не смогу быть с ней — ни при каких обстоятельствах. Даже если захочу до безумия. Хэнкин, никогда бы не позволил. Его дочь слишком прекрасна, чтобы раствориться в грязных руках человека вроде меня. Впервые я увидел её весной — Хэнк привёл её на базу, когда снег уже почти растаял, но воздух всё ещё пах холодом и железом. Она стояла посреди этого заплесневелого гаража, будто не отсюда. В её взгляде не было ни страха, ни отвращения — только любопытство. Тихое, почти детское. С тех пор она не выходила у меня из головы. Шли месяцы. Я пытался забыть. Пытался утопить мысли в дыму, в дешёвом пойле, в бессмысленных разговорах с теми, кто давно перестал быть людьми. Но стоило лишь закрыть глаза — и я видел её. Слышал, как она смеётся где-то за спиной Хэнка, чувствовал запах её волос — чистый, как утро, которого я больше не знал. И вот — конец сентября. Я сижу на базе один. За окном моросит дождь, капли бьют по ржавому металлу, а в углу гудит старый обогреватель. Всё вокруг будто застыло, дышит. И вдруг — тихий скрип двери. Я поднял взгляд. Она стояла на пороге — в светлой куртке, промокшей от дождя, с дрожащими руками, будто боялась, что я её выгоню. —Хэнк сказал… тебя можно найти здесь, — её голос был тихим, неуверенным, будто она сама не верила, что пришла. Я не ответил. Просто смотрел, не веря. Она шагнула ближе — нерешительно, как человек, входящий в тёмную воду. —Я никому не говорила… зачем пришла, — выдохнула она, глядя в пол. —Только не рассказывай никому, ладно? Я… я знаю, чем ты занимаешься. Я просто больше не могу. Мне нужна хоть ненадолго тишина. Хоть пару часов. Без боли. Без мыслей… Я почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Я слишком хорошо знал этот путь. Он не лечит — он ломает. Медленно, беспощадно, пока от тебя не остаётся пустая оболочка. —Нет, — сказал я хрипло. —Ты не понимаешь, во что лезешь. Это убьёт тебя. Она подняла глаза — полные слёз. —Ваня… — произнесла она моё имя так, будто это была просьба о спасении. От этого звука по спине пробежал холод. —Пожалуйста, — прошептала она. —Я просто хочу исчезнуть. Хоть ненадолго. Умоляю. Я смотрел на неё и понимал, что проиграл. Все доводы, весь здравый смысл рассыпались от одного её взгляда. —Хорошо, — сказал я тихо. —Но пока ты будешь под кайфом, останешься здесь. Я не отпущу тебя одну. Она кивнула. Я достал пакетик — минимальная доза, ровно столько, чтобы отпустило, но не сломало. Когда она приняла, её плечи чуть дрогнули, дыхание стало ровнее. Я сел рядом. Пальцы сами потянулись к её лицу — убрал прядь, упавшую на щёку. Она посмотрела на меня. В её глазах было что-то, что нельзя было назвать ни благодарностью, ни привязанностью. Это было что-то другое. —Если станет плохо — скажи мне сразу, — произнёс я, едва дыша. Она кивнула. Потом медленно потянулась и обняла меня. Её руки дрожали. Её тело было тёплым, живым, и всё вокруг будто исчезло — стены, дождь, грязь, прошлое. Остались только мы. —Спасибо, — прошептала она почти неслышно. А я понял, что обречён. Потому что в тот момент, когда она прижалась ко мне, я впервые за долгое время захотел жить.