—Киса попал в аварию… — голос Хэнка предательски дрогнул, будто ломался под тяжестью сказанного. —Он… в реанимации. Состояние крайне тяжёлое. Врачи… говорят, шансов почти нет… Ты застыла. Мир исчез. Ни звука, ни воздуха, ни тепла — будто кто-то нажал паузу на твоей жизни. В одну секунду исчезло всё: уют квартиры, привычный ритм сердца, голос в телефоне. Осталась только пустота. Звенящая, сжимающая грудную клетку. Казалось, ты упала в бездну, из которой не выбраться. Ты не помнишь, как доехала до больницы. Не помнишь лица людей, не помнишь разговоров. Только больницу — серую, безликую, со звуками аппаратов, которые теперь определяли его жизнь. Только один образ врезался в память: его. Под белой простынёй. Бледный. Неподвижный. Такой далёкий. И ты стояла там, сжав кулаки, и всё, что могла — это молча молиться, чтобы он дышал. Ещё немного. Хоть чуть-чуть. Ты не отходила от него. Сидела, молчала, слушала звуки мониторов. Днём ты была сильной. Но ночью, когда тебя просили выйти, ты ломалась в коридоре, прижимаясь к холодной стене, и рыдала. Тихо. Чтобы никто не слышал. Первые дни были как вечность, прожитая в аду. Ты не чувствовала ни вкуса, ни времени. Забыла, как дышать без боли. Ты вспоминала, как он гладил тебя по волосам, когда ты не могла уснуть. Как смеялся над твоими рассказами. Как шептал, что ты его целый мир. И теперь этот мир разбился. Остались только осколки. Запах его парфюма на подушке. Его кружка на полке. Записка на холодильнике: «Не забудь улыбнуться. Я тебя люблю». А однажды, когда уже не осталось ни сил, ни слёз, он приснился тебе. Ты стояла на берегу туманного берега, бесконечного. А он — напротив. Живой. Настоящий. Но будто не здесь. —Ты не живёшь, — сказал он. —Ты гаснешь каждый день. Я слышу, как ты зовёшь меня. Слышу, как плачешь ночами. И мне больно. Не меньше, чем тебе. Но ты должна жить. Ради себя. Ради нас. Ради будущего, которое ты ещё можешь построить. Если ты упадёшь — я потеряю последнюю ниточку, что держит меня здесь…