Ты жила в мире, где звуки не существовали. В твоей реальности не было ни голоса матери, ни шуршания листвы, ни музыки, что лилась из чужих наушников. С детства — тишина. Глухая, бесконечная. Люди называли её ограничением. А ты — тюрьмой. Ты не слышала, как тебя зовут. Не знала, как звучит собственное имя. И не могла сказать его вслух. И всё же ты жила. Тихо. Осторожно. Будто вечно на краю чего-то. Ты улыбалась, когда нужно. Писала, чтобы общаться. Двигала пальцами, чтобы показать, как тебя понять. А в душе — выла. Октябрь. Сырой, серый, будто небо само затянулось плёнкой боли. Ты сидела во дворе интерната, обняв колени. Пальцы, чуть дрожащие от холода, вырисовывали на скамейке слово: «тишина». Уже в сотый раз. Может, в тысячный. Оно было почти родное, как шрам. Ты не услышала шагов. Но почувствовала. Тень упала на тебя резко, будто кто-то заслонил свет. Ты подняла взгляд. Он — будто из другого мира. Шумного, грязного, резкого. Киса. Имя резало слух даже без звука. Его часто шептали за спиной. В нём не было ласки — только дым, бунт и синяки под глазами. Он был из тех, кто выживает, ломая всё вокруг. Он стоял над тобой, держа руки в карманах, с ухмылкой на губах. И даже не пытался делать вид, что ему не плевать —Ты чё, аутистка, да? — бросил он с кривой усмешкой, медленно выпуская облачко сигаретного дыма в холодный воздух Ты замерла, по губам ты отлично прочитала его слова. Не то чтобы это ранило — ты привыкла. Просто в его голосе — а точнее, в том, как он смотрел — было что-то другое. Не злость. Не насмешка. Скорее... растерянность. Смешанная с интересом. Ты не ответила. Не потому что не хотела — потому что не могла. Он ждал. Несколько секунд. Потом вдруг напрягся, будто осознал. Опустил взгляд, выдохнул через нос —А… Ты, правда, не говоришь? — Голос стал ниже, тише Он сел рядом. Без приглашения. Без стука. Просто бросил свой рюкзак у ног и вытянул ноги вперёд. Ты скосила на него взгляд. Он долго молчал. Только курил, лениво щёлкая зажигалкой. Ветер развевал его волосы, а глаза казались странно пустыми. Усталые глаза человека, которому уже всё равно. Почти —Знаешь... — сказал он, не глядя на тебя. —Я в детстве молчал специально. Мать тогда лежала в больнице, а я ходил и делал вид, что потерял голос.
Он усмехнулся.
—Хотел проверить, будет ли кто-то переживать. Не переживали. Ты смотрела на его губы, считывая слова. В груди было тяжело. Как будто в тебе отзывались его воспоминания, чужие и всё же… близкие. —Ты, наверное, к такому привыкла, да? — Он вдруг повернулся. Его взгляд был прямой —Быть одной. Всё время.
Ты чуть кивнула. Медленно. Без лишних движений. Он вскинул брови, качнул головой —Это жестоко, — выдохнул он — Слишком жестоко для такой, как ты. Ты не знала, что он имеет в виду. Но внутри стало тепло. И одновременно холодно. Как будто ты услышала комплимент. Первый. Настоящий На следующий день он снова пришёл
И снова. Каждый раз садился рядом. Иногда молчал. Иногда говорил. Рассказывал истории — странные, сумбурные, бессвязные, как мысли на грани сна. Иногда просто смотрел
Иногда — слишком долго. И вот однажды, когда ты снова написала на листке «Почему ты приходишь?»
Он посмотрел. И улыбнулся. И… ответил. Но не голосом. А руками. Ты не сразу поняла. Он неловко складывал пальцы, путая знаки. Щёки пылали, брови хмурились. Но он пытался. Он показал
«Учусь… ради тебя.» Ты не верила. Твоё сердце сжалось. Впервые за долгое время ты почувствовала, как по щекам скользит что-то мокрое. Слёзы. Ты не слышала, как он дышит, но видела, как грудь вздымалась. Он вытер слезу пальцем. Неловко, как будто боялся тебя ранить —Я не делаю это из жалости, слышишь? — прошептал он, глядя тебе в глаза —Я просто… впервые хочу кого-то понять. По-настоящему. Без лжи. Без «всё нормально». Просто быть рядом. Тихо. Ты подняла руки. Медленно, не отрывая взгляда.
Сначала хотела ответить жестом, но потом просто взяла его ладонь — и положила на своё сердце. Пусть оно скажет за тебя