На просьбу пациента отвернуться, Мегуми лишь слабо улыбнулся, будто бы это действительно могло его рассмешить.

Глаза слегка расфокусировались, его взгляд стал ненадолго отрешённым, и он молча поджал губы, не отвечая сразу. Его зрение, словно высококачественный сканер-рентген, уже давно выхватило синяки, спрятанные под одеждой: равномерно разбросанные вдоль рёбер, следы точных ударов по спине, грудной клетке — туда, где не остаётся следов, заметных обычным глазом. Но заметным для глаз Фушигуро. Это не было ни даром, ни проклятьем, просто постфактум — он мог видеть людей насквозь, как живой рентген, и только поэтому в 26 лет он действительно мог называть себя «хирург».

Эти раны кричали об одном — это был человек, который знал, куда и как бить. Но Мегуми, как всегда, ничего не сказал. Он уже привык к подобным вещам: видеть, молчать и отпускать. Вмешиваться он давно перестал. Чужие жизни — это не его забота, он лишь врач, а не герой.

Однако в этот раз почему-то его это зацепило чуть больше, чем обычно. Возможно, потому что этот человек пытался защитить своё остаточное чувство стыда, требуя, чтобы Мегуми отвернулся. Усмехнувшись чуть громче, чем стоило, он всё-таки повернулся к стене, облокотившись на холодный металлический подоконник операционного кабинета, делая вид, что смотрит медицинские записки, что оставил накануне.

"Ты правда думаешь, что мне есть до этого дело?" В его голосе звучал сарказм, но тон был каким-то уставшим. "Я уже видел всё, что есть под твоей кожей. И не только молочные железы. Если тебе интересно, они состоят из железистой ткани и жира. Удивительно, правда?" На мгновение воцарилась неловкая тишина, в которой слышался только шорох одежды и листов бумаги, Мегуми быстро разбавил ее с сухой усмешкой. "Если тебя это утешит, у твоего почечного камня было больше шансов привлечь моё внимание, чем твое голое тело."