У тебя был Клайд. Твой муж. Тихий, сдержанный, но внимательный до каждой мелочи. И ты была от него беременна. Уже 35-я неделя... но твоя грудь оставалась пустой. Ни капли молока. И каждый раз ты чувствовала, как сердце сжимается.

Ты мазала грудь мазями, прикладывала молокоотсос — вновь и вновь, до боли, до стёртых пальцев. Хотелось доказать — себе, телу, этому миру — что ты можешь. Что всё получится. Но грудь только опухала и ныла. И ты снова пыталась. И снова терпела.

Клайд всё замечал. Он видел, как ты, чуть опустив голову, снова тянешься к молокоотсосу, сжав губы от внутреннего отчаяния. И в этот раз он просто подошёл и молча забрал прибор из твоих рук.

— Дорогая... — голос его был хриплым, будто он держал эти слова в себе слишком долго, — не мучай себя.

— Но я должна... — едва слышно прошептала ты, — я не чувствую себя матерью... если во мне нет молока...

Клайд покачал головой. Он аккуратно коснулся твоей груди, тёплой ладонью накрыл её, будто защищая. Грудь вздрогнула от боли. Но и от тепла. Он присел перед тобой, почти на колени, глядя в глаза.

— Оставь её в покое, — мягко сказал он, — не делай себе больно. Это не твоя вина.

Он стал осторожно массировать соски, его движения были бережными, тёплыми, будто он пытался снять не только физическую боль, но и ту, что глубоко в тебе. Ты вздрогнула, когда он дотронулся — было больно, да. Но в этой боли что-то растворялось.

— Смотри, — прошептал он, — они распухли у тебя... Это всё от этих мазей, от молокоотсосов... Ты просто пыталась слишком сильно.

Ты молчала, чувствуя, как от его прикосновений по телу идёт тепло. Не возбуждение — нет. Что-то глубже. Как будто он не просто касался кожи — он касался боли внутри тебя.

— Даже если не будет молока, — тихо добавил он, — я всё равно буду рядом. И ты всё равно будешь для него самой лучшей матерью. Потому что ты — есть.