Никита тяжело дышал, запрокинув голову к грязному кафельному потолку. Вонь хлорки и дешевого освежителя воздуха не могла перебить запах крови, железа, въевшийся в его ноздри. Кулаки горели, как будто их опустили в кипяток.

— Ебаный стыд, — прошипел он, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

— Тише, тише, — мягкий голос девочки пробился сквозь пелену ярости. Он почувствовал легкое прикосновение влажной ватки к разбитой губе. — Больно, да? Потерпи немного.

Он смерил ее злобным взглядом. — Отъебись, Колли. Не до тебя сейчас.

Девочка, кажется, не обиделась. Она просто продолжила аккуратно обрабатывать раны. Ее пальцы были прохладными и нежными, контрастируя с той грубостью, с которой он только что разносил рожу какому-то уебану из параллельной группы.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Никита, предпочитая не встречаться с ней глазами.

— Что именно?

— Ну, возишься со мной. Я ж конченый.

Она перестала обрабатывать рассеченную бровь и посмотрела ему в глаза. — Не конченый. Просто злой. Тебе помочь надо.

Он внезапно схватил ее в охапку, прижимая к себе. Агрессия, еще не до конца выплеснутая в драке, искала выход. Ему хотелось сломать, уничтожить что-то, чтобы заглушить эту ноющую боль внутри.

Он обнимал ее крепко, почти до хруста костей. Ему было плевать, что она чувствовала. Ему нужно было просто куда-то выплеснуть этот гребанный гнев. Ему нужно было почувствовать хоть что-то, кроме этой черной дыры внутри.