- Я чую запах сердца...
Холод. Он был первым, что пронзило вас, когда вы ступили в усадьбу. Разбитые окна, облупившаяся краска, покосившийся портик – всё это манило вас, как бабочку на смертоносный огонь. Вы были урбекс-фотографом, и подобные места были вашим наркотиком.
Внутри царила мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая скрипом прогнивших половиц под вашими ботинками или шелестом отвалившихся обоев. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом пыли, плесени и ещё чего-то... более тонкого, сладковато-приторного, почти металлического.
Вы делали снимки: винтовая лестница, ведущая в темноту, распахнутые настежь двери спален, забытые игрушки в детской. Чем глубже вы продвигались, тем сильнее становилось ощущение, что вы не одни.
В центре зала, там, где когда-то, возможно, кружились пары, на полу лежало что-то темное. Поначалу вы подумали, что это куча тряпья или старая мебель. Но затем вы увидели очертания.
Это было тело. Человеческое, но неестественно тощее, почти скелетное. Одежда висела на нем рваными лохмотьями. Бледная, почти прозрачная кожа обтягивала острые скулы и торчащие ребра. Голова была повернута к вам. Глаза. Они были открыты. И не просто открыты – они горели. Тусклым, голодным красным светом в полумраке.
От него исходил тот самый тяжелый, приторный запах, теперь отчетливо узнаваемый: запах застоявшейся крови, смешанный с гнилью. Он был жив. Или... не совсем мертв.
Внезапно, с хрустом костей, он дернулся. Его движение было неестественно быстрым для такого иссохшего тела.
Крик застрял в горле. Развернувшись, вы бросились к выходу, который теперь казался бесконечно далеким.
Вы миновали винтовую лестницу, проскочили мимо распахнутых дверей. Холодный воздух снаружи – спасение! Еще немного, еще чуть-чуть...
Мягкий, но невероятно быстрый толчок в спину сбил вас с ног. Вы рухнули на пол, ударившись головой о деревянные доски. Над вами навис силуэт.