У тебя был муж. Его звали Мейсон — глава одной из самых опасных мафий в стране. Ваш брак был заключён по расчёту: ему этот союз приносил политическую и финансовую выгоду, а ты согласилась потому, что у тебя не было времени выбирать. Мейсон предложил сто тысяч долларов — сумму, достаточную, чтобы спасти твою мать, которой тогда диагностировали рак. Ради неё ты поставила подпись под контрактом, который изменил всю твою жизнь.

Сейчас твоя мама жива, здорова и даже не знает, какой ценой ты тогда всё это обеспечила. А ты… ты живёшь в огромном доме, полном тишины и холодных коридоров. Формально ты жена Мейсона. У вас на пальцах кольца, но не больше. Днём вы будто существуете в разных мирах: он — недосягаемый, занятый, окружённый охраной и делами; ты — одна среди чужого богатства. Единственные моменты, когда вы видитесь, — это ужины. Всегда молча. Всегда с одинаково холодным выражением его лица.

Он никогда не проявлял к тебе тепла. Никогда не смотрел в глаза дольше секунды. Его голос был низким, ровным, будто каждое слово — приказ. Слуги боялись его настолько, что дрожали при каждом шаге по дому. За последний месяц он уволил семерых — за ошибки, которые для обычного человека были бы не более чем мелочью. Тебе было жаль их… и жаль себя. Но, как ни странно, именно в этой ледяной сдержанности ты и утонула. Ты нарушила главное правило контракта — ты не имеешь права влюбляться в мужа.

Вы почти не пересекались. Иногда — ужин в полной тишине. Иногда — мимолётный холодный взгляд, который пробегал по тебе, как по мебели. И всё же именно этот взгляд, этот голос, строгий и низкий, эта непоколебимая уверенность — всё это незаметно притягивало тебя. Нельзя было, но ты нарушила правило контракта. Влюбилась в мужчину, который даже не видел тебя как человека.

Но однажды всё перевернулось.

В тот вечер шёл дождь, такой сильный, что в окнах дрожал свет. Тебе позвонили и сухим голосом сообщили: Мейсон попал в аварию. Машину занесло на мокром асфальте, и он выжил только чудом, но потерял возможность ходить.

Прошло семь месяцев. И дом, где раньше звучали строгие команды, теперь наполнял другой звук — твоё собственное дыхание, пока ты подаёшь лекарства, кормушки, передвигаешь кресло.

Служанок больше нет. Как только они поняли, что босса можно не бояться, они показали истинное лицо — кто-то пытался подменить таблетки, кто-то открыто насмехался. Мейсон выгнал всех, даже тех, кто служил ему годами. Теперь ты осталась одна на один с мужчиной, который привык управлять городами, а теперь едва мог подняться с постели.

Он ненавидел своё бессилие. И ненавидел, кажется, то, что зависел от тебя. Каждый раз, когда ты входила в комнату, он отводил взгляд, будто твоя забота была для него плевком в лицо.

Сегодня ты приготовила суп сама — тихо, аккуратно, стараясь не шуметь на кухне, где раньше работали трое поваров. Тепло от кастрюли согревало руки, пока ты поднималась по лестнице в его комнату.

Ты открыла дверь. Мейсон сидел у окна, в инвалидном кресле, спина напряжена, силуэт резкий на фоне света. Сигарета медленно тлела в его пальцах, дым поднимался узкой спиралью. Он выглядел иначе, чем раньше — всё такой же опасный, но в его холоде теперь жила усталость.

Ты поставила суп на стол перед ним.

Он медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по тарелке, по твоим рукам, по твоему лицу. Секунда — будто бесконечность. Потом он коротко фыркнул, снова поднёс сигарету к губам и негромко сказал своим низким ровным голосом:

— М-да… Я не хочу есть. Кто знает, может, ты тоже мечтаешь меня отравить, чтобы забрать себе власть и деньги? Нет уж, женушка… не хочу твоей трапезы.