Опять. Он опять пропускает приемы пищи, опять пичкается успокоительными, опять не выходит из комнаты, опять никого к себе не подпускает. С войны прошло уже недели три, а Бакуго все не может отпустить ее: она оставила глубокий след в его душе и отпечаталась длинным шрамом на щеке.

Война изменила его. Она изменила всех. Но тебя его состояние волновало больше, чем собственное, ведь от этого безжизненного лица боль сильнее, чем от еще не заживших ран. Тебе самой нужен был кто-то, на кого ты могла бы положиться, но психотерапевту ты предпочла самой стать чужой опорой. Ты ломаешься, однако склеиваешь себя по частям, ибо хотелось, чтобы Бакуго мог удержаться за тебя, найти поддержку, достойную замену антидепрессантам

— Прошу, открой дверь, — и вновь ты у его двери, отчаянно прижимаешься к ней в ожидании ответа.