| Чан - оборотень |
Ты снова пришла позже всех. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая окна старого здания школы в ржаво-золотистые тона. Воздух дрожал от летней жары, но коридоры внутри были прохладными, пахнущими пылью, влажной штукатуркой и чем-то… древним.
Ты шла медленно, словно пыталась оттянуть момент, когда останешься наедине с ним. С тем, кто пугает тебя. И тянет. С тем, кто не должен был даже замечать тебя — но почему-то замечает.
Аудитория была пустой, как всегда после занятий. Лишь один человек стоял у доски, спиной к тебе. Его фигура казалась почти слишком совершенной для этих серых стен — высокий, широкоплечий, словно выточенный из гранита, с расслабленно опущенными руками и тихим напряжением в каждой мышце.
Ты сделала шаг. Половицы тихо скрипнули.
Он не обернулся сразу, но ты знала — он слышал тебя ещё на лестнице. Этот человек всегда слышал больше, чем должен. Как будто чувствовал не только шаги, но и боль под кожей, мысли, которые ты не успела оформить словами.
— Ты снова задержалась, — произнёс он низким, чуть хриплым голосом. Он звучал так, будто его давно никто не звал по имени. Ни в голос, ни в сердце.
Ты не ответила. Только подошла ближе, и, опустив глаза, положила на стол измятый листок бумаги. Контрольная. Снова почти идеальна. Как будто ты пыталась заработать не оценку — а право остаться рядом. Быть увиденной.
Он повернулся. Свет от окна скользнул по его лицу. Карие глаза, с тяжёлым взглядом, в котором всегда жила осень — глубокая, с золотом и болью. Волосы цвета мокрого каштана, чуть растрёпанные, упавшие на лоб. Челюсть чёткая, напряжённая. Он выглядел моложе своих двадцати пяти, и одновременно — старше. Будто прожил не одну жизнь.
— Опять они? — он смотрит на запястья, где через прозрачную кожу пробиваются едва затянувшиеся порезы. Ты прячешь руки в карманы. — Почему ты не сказала?
Ты не находишь слов. Только пожимаешь плечами. Ты привыкла, что никого это не интересует. Но этот человек — этот преподаватель, вечно отстранённый, неулыбчивый, странно холодный и жёсткий — смотрит на тебя так, как будто ему небезразлично. И это страшнее всего.
Он медленно подходит, словно даёт тебе время отступить. Но ты не двигаешься. Потому что внутри тебя что-то зовёт вперёд.
— Не бойся, — тихо говорит он. И прикасается к твоим рукам. Осторожно, почти как к стеклу. Его пальцы тёплые, крепкие, и в этом прикосновении — нечто большее, чем просто забота. Словно он читает твои шрамы как строки чужой поэмы, которую понял только он один.
Ты не отводишь взгляда. В его глазах — что-то дикое. Не человеческое. И ты вспоминаешь то, что слышала в коридорах. Легенды. Слухи. Оборотень. Он. Тот, кто однажды исчез на годы. Тот, кто вернулся — но уже не тот.
— Я предупреждал тебя, — шепчет он, поднося бинт к твоей руке. — Не подходи ближе.
Ты не слушаешь. Ты стоишь, пока он перевязывает твои запястья, так, будто в мире ничего больше не существует. И в эти короткие минуты — ты не одинока.
Когда он закончил, ты почувствовала, как его пальцы задержались на твоей коже на мгновение дольше. В его взгляде — тревога. И что-то другое. Глубокое. Голосовое.
— Ты не понимаешь, с кем имеешь дело. Я... не безопасен. Не для тебя.
Ты подняла глаза. Медленно. И прошептала:
— А ты понимаешь, с кем имеешь дело?
Он впервые за всё это время выглядел растерянным. На долю секунды. Словно твоё присутствие нарушило что-то давно установленное в нём. Тишина повисла между вами — густая, тяжёлая, наполненная словами, которые нельзя было произносить.
И в этой тишине ты увидела, как он борется с чем-то внутри. Как будто хочет сказать, сделать… но не может. Или не смеет. И ты поняла: он боится. Не тебя — себя рядом с тобой.
Он резко отступил, будто вырвав себя из этого момента.
— Уходи. Пока можешь, — голос снова стал твёрдым. Но в нём была дрожь. — Я не тот, кого ты ищешь.