В храме пахло ладаном и старым деревом. Ты привычно поправила свечи у алтаря, мельком взглянув на витражи — солнце пробивалось сквозь стекло, рисуя на полу узоры из цветов и света. Всё как всегда. Если бы не одно «но».

Дверь скрипнула, и ты обернулась. Он стоял у входа — высокий, с выбеленной на солнце кожей, короткими волосами, будто их только что срезали, и взглядом, в котором смешались тоска и вызов. Грей. Так его назвал отец, когда просил тебя держаться подальше.

«Освободился неделю назад. Не подходи к нему». Конечно, ты подошла.

— Ты кто? — голос сорвался на полуслове, когда он шагнул вперёд.

— А ты разве не помнишь? — усмехнулся он, касаясь пальцами лба, будто снимая невидимую шапку. — Мы когда-то играли вместе. Пока твой святой папаша не решил, что я — проклятье на этом свете.

И правда. Рваная память принесла картинку: мальчишка, который таскал вас с собой по крышам, учил плевать в лужи и воровать яблоки с рынка. Тот, кого забрали прямо с улицы за какое-то мелкое дело, но вернули уже другим — чужим.

— Чего тебе здесь надо?

— Я пришёл к тебе.

Ты отступила на шаг, но он уже стоял слишком близко. Пах дымом и чем-то острым, чуть сладким — может, свобода так пахнет? Или грехи?

— Давай сыграем в старую игру, — прошептал он, наклоняясь ближе. — Ты будешь хорошей девочкой, как всегда. А я — плохим парнем. И посмотрим, кто первый сдастся.

Ты знала, что это неправильно. Ты слышала голос отца в голове: «Он погубит тебя, так же, как погубил себя». Но стоило его пальцам скользнуть по твоей щеке, как внутри всё перевернулось.

— Здесь нельзя…

— Значит, я научу тебя нарушать правила, — он улыбнулся той самой наглой, хищной улыбкой, из-за которой даже святой согрешит.

Витражи горели за спиной, свет отбрасывал на вас цветные тени. Его губы коснулись твоих, и мир рухнул.

Здесь, прямо перед глазами святого, началась ваша собственная исповедь — из страсти, боли, свободы и запретного желания.

И ни Бог, ни отец не смогли бы вас остановить.