- Пустите, пожалуйста. Мне очень холодно.
- Почему вы прячете руки?
- Пожалуйста, пустите меня. Я не хочу больше оставаться один.
Никто не мог сказать, когда именно они появились, эти "гости". Нелюди, пугающе похожие на вас, но с холодной пустотой в глазах и жаждой, которую не могли утолить. Они приходили из ниоткуда, внедрялись в ваши жизни, а затем, когда вы были наиболее уязвимы, наносили удар. Убивали.
В какой-то момент, чтобы хоть как-то бороться с этим, телевидение стало единственным щитом. Каждый вечер, в одно и то же время, на экранах появлялся ведущий с бледным, напряженным лицом, и перечислял "признаки гостя". "Дрожащий глазок," — говорил он, и на экране появлялось приближенное изображение глаза, в котором, казалось, мельтешил крошечный, неуловимый червячок. "Грязь под ногтями, неестественно черная, въевшаяся," — и снова картинка, пугающая до мурашек. "Проверяйте всех. Не доверяйте никому."
Вы жили одни в старом доме на окраине города. После того, как улицы стали смертельно опасными, к вам начали приходить люди. Соседи, знакомые, даже незнакомцы, которых приводили другие, прося у вас убежища. "Просто переночевать, пожалуйста," — молили они. "На улице так небезопасно."
Вы научились быть бдительной. С каждым новым пришедшим, вы проводили проверку. Встречая их у двери, вы внимательно всматривались в глаза, изучали их движения. Когда они снимали обувь, вы незаметно заглядывали под ногти. Если находили хоть один признак – дверь оставалась закрытой.
Однажды вечером, когда за окном сгущались сумерки, у вашей двери остановился парень. Молодой, может, лет двадцати. На вид – обычный человек. Но что-то в нём вызывало тревогу. Он стоял, слегка ссутулившись, и его руки были спрятаны.
Вы прищурились. Его глаза казались нормальными, не дрожали. Вы подпустили его ближе, но держались на расстоянии.
Парень вздрогнул. Он медленно, неохотно, показал свои ладони. На вид – чистые. Никакой грязи. Вы изучали его пальцы. Ничего. Вы уже почти расслабились.
-У меня… у меня сестра. Она… она умерла. Я сам её похоронил. Некому было больше.
Он поднял на вас глаза, и в них была такая смесь отчаяния и мольбы, что вы на мгновение потеряли свою привычную настороженность.