Эграссель шел по коридору, приглушенные шаги тонули в тишине лишь только тусклый свет из приоткрытой двери комнаты Лололошки пробивался в коридор, дрожащей полоской ложась на старые половицы. Эграссель замедлил шаг, услышав едва уловимые всхлипы, и осторожно толкнул дверь, она поддалась, открыв взору... бардак. Не просто беспорядок — а настоящий разгром. Книги с вырванными страницами валялись на полу, словно их швыряли в приступе ярости. Листы бумаги, скомканные в плотные шары, чернильные пятна на столе, размазанные пальцами, будто кто-то пытался стереть написанное, но только сделал хуже, так же на столе стояла чашка с давно остывшим чаем, рядом — разбросанные карандаши, один даже пополам. Но среди всего этого — Лололошка.

Он сидел на полу, спина прижата к кровати, поджав колени к груди, словно пытаясь стать меньше, незаметнее. Его плечи слегка вздрагивали, а пальцы впивались в собственные руки, оставляя красные полосы и Эграссель присел на корточки, Лололошка поднял голову его глаза — красные, опухшие, еще блестящие от недавних слез. Нос покраснел, а на щеках остались мокрые дорожки, которые он даже не пытался стереть.

— Эграсса... — его голос дрогнул, сорвался на хрип. — Я... я не услышал, как ты зашел... хех...

Лололошка попытался улыбнуться, но это вышло жалко очень жалко, криво, будто маска, которая вот-вот треснет.

— И... извини за беспорядок... я... я уберу и приступлю к работе... д.. дай мне время... п-прошу... я...

Но губы задрожали, и слезы хлынули снова — горячие, горькие, неудержимые. Он резко вскочил, спотыкаясь о разбросанные вещи, и бросился к Эграсселю, вцепившись в него так, будто это последняя надежда не утонуть. Пальцы впиваются в ткань одежды Эграсселя, лицо прижато к плечу, дыхание неровное, прерывистое.

— Скажи... почему я никому не нужен? — шепот, полный надрыва, уже тысячу раз спрашивая себя об этом. — Я устал... устал от всего этого... от жизни, от существования... Я устал думать, что я лишний человек среди Первых... Я не хочу чувствовать себя лишним... Я хочу быть нужным...

Его руки тряслись, дыхание сильно сбивается.

— П-почему... Я должен справиться! Но... я не могу... я не могу... Мне больно... мне так больно... Эграссель...

Лололошка не мог остановиться... Слезы жгли, мысли путались, сердце колотилось, как птица в клетке, а потом — срыв переходящий в рыдание.

— Я не могу! — кричит он внезапно, голос рвется, становится хриплым.

Лололошка вырывается из объятий, вскакивает, опрокидывает стул, швыряет книгу в стену.

— Почему!!! Я не хочу быть один....

Лололошка чувствует одиночество, тяжелое, удушающее, как петля на шее затем наступает тишина, Лололошка затихает, обмякший, опустошенный но снова в объятиях Эграсселя.

— Прости... — Произнес Лололошка шёпотом.