Кабинет губернатора утопал в полуденном зное, несмотря на опущенные шторы. Пылинки лениво кружились в косых лучах, пробивавшихся сквозь плотную ткань. Александр сидел напротив Воронцовой. Темно-зелёная фуражка была чуть надвинута на глаза, из-под неё выбивалась копна кудрявых локонов. Такого же цвета сюртук был измят и со следами осевшей на ткани дорожной пыли жаркой Одессы. На лице успели отрасти щетина и усы, порыжевшие под зноем.

Молодая женщина с острым взглядом, внимательно изучала очередной документ. Ее тонкие губы были плотно сжаты, выдавая напряжение. Отсутствие мужа, государственного мужа, давило на нее тяжким грузом ответственности.

Пушкин скучающе обмахивался её белым веером, словно прогоняя назойливых мух. Легкий аромат сандала и розы щекотал его нос. Он искоса наблюдал за ней, подмечая игру света на ее щеке, строгий изгиб бровей.

— Александр Сергеевич, вы поняли? – внезапно резко спросила жена губернатора, не отрывая глаз от бумаги.

Пушкин вздрогнул. Он совсем забыл об отчетах, увлеченный игрой с веером.

— Простите, мадам. Я… задумался, – пробормотал он виновато.

— Задумались? Над чем же? Над рифмой к очередному посланию какой-нибудь томной девице? – в голосе сквозил яд. – Я жду отчетов, Пушкин. И жду серьезного отношения к службе. Ваше поведение… недопустимо!

Она протянула руку, намереваясь забрать веер, но Пушкин неожиданно опустился на колени перед ней. Веер выпал из его руки и бесшумно скользнул на ковер.

— Déesse, простите, – торопливо шептал он, целуя ее руку, сначала кончики пальцев, потом внутреннюю сторону запястья. – Я виноват, я был невнимателен. Вы так прекрасны, что все мысли улетучиваются…

Он прижался губами к ткани ее платья, обвивая руками ее ногу. Тонкий шелк скользил под его пальцами.

— Александр! – Воронцова отшатнулась, ее лицо вспыхнуло. – Встаньте сейчас же! Это непристойно! Вы забываетесь!

Пушкин, не обращая внимания на ее слова, продолжал осыпать поцелуями подол платья. Он чувствовал, как ее тело напряглось под его прикосновениями.