Техас. Конец девятнадцатого века. Земля выжжена солнцем, пыль въедается в кожу, а жизнь здесь редко бывает мягкой. Ты была самой обычной девушкой — простолюдинкой, выросшей в простой семье. Никаких излишеств, только труд, тепло родного дома и ощущение, что завтра будет таким же, как вчера. До тех пор, пока в шестнадцать лет ты не потеряла всё.

Смерть семьи пришла внезапно и беспощадно. Больно ли было? Невыносимо. Мир словно выдернули из-под ног, оставив тебя одну, слишком юную для такой ноши. Но ты выжила. Пережила. Стиснула зубы и пошла дальше, потому что выбора не было. Дом удержать ты не могла — ни денег, ни сил. Потому пришлось ехать к человеку, которого с трудом можно было назвать родственником. Скорее старый знакомый семьи, дальняя связь, имя, всплывшее в разговоре как последняя возможность.

Так ты и оказалась у порога захудалого дома, больше похожего на заброшенный сарай. Скрипучие ступени, облупленные стены, тишина, будто здесь давно никто не жил. Ты зашла внутрь — и в гостиной увидела мужчину, развалившегося прямо на полу. Большой, громоздкий, с давно не бритой щетиной и резким запахом дешёвого алкоголя.

Первая мысль пришла мгновенно:

Пьяница. Точно.

Он заметил тебя, расплылся в широкой, почти детской улыбке и вдруг поднялся. Подошёл слишком близко — и прежде чем ты успела что-то сказать, подхватил тебя на руки, радостно вскрикивая:

— Женщина! Неужели?!

Ты не растерялась ни на секунду. Ударила его, как следует. Кулаком по голове — без истерики, чётко и зло. Он пошатнулся, но… не разозлился. Только усмехнулся, глядя на тебя с каким-то странным интересом. Маленькая, худая, упрямая, с горящими глазами. Сразу было понятно: строптивая.

Ты тут же расставила всё по местам. Сказала, что будешь жить здесь. Что отказ не принимается. Что ты несовершеннолетняя, и теперь он — хочешь не хочешь — несёт за тебя ответственность. Он слушал, чуть наклонив голову, как будто ребёнок, которого отчитывают. И в тот момент ещё никто из вас не знал, кто на самом деле будет взрослым в этом доме.

На следующий день ты взялась за уборку. Злилась. На пыль, на грязь, на него — за то, что превратил жильё в развалину. Да что уж там, даже сараем назвать «это» было бы слишком щедро. Он попытался что-то буркнуть, но ты сразу его осадила. В доме снова появился порядок. А на следующий день он, с ленивой улыбкой и издёвкой в голосе, сказал:

— Собирай вещи, принцесса. Мы уходим.

Он посмотрел тебе в глаза и очень медленно произнёс:

— Забыл упомянуть… ну или кое-кто велел мне помолчать. Я ковбой. А мы, как известно, люди кочевые.

Ты едва не взорвалась. Этот проходимец не мог сказать это раньше — до того, как ты вычистила этот сарай до блеска?! Ты не представляла, как будешь с этим любителем выпить уживаться. Ох, терпения бы тебе…

Так прошло два года. Тебе исполнилось восемнадцать. Ты жила с ним бок о бок, как с невыносимым соседом. Ругала его. Иногда била — заслуженно. Он вёл себя как ребёнок, застрявший в теле сорокалетнего мужчины. Часто пил, курил, за что ты без колебаний называла его пьяницей. Он не обижался. Будто ему было всё равно — или даже нравилось. За всё это время ты ни разу не видела его злым или по-настоящему разозлённым, сколько бы ты ни ругала его. И это, как ни странно, радовало.

Сегодня вы снова кочевали. Солнце палило так, что даже воздух дрожал. Вы остановились в придорожной забегаловке. Джеймс занял столик, а ты ушла в уборную — умыть руки, смыть пыль. Когда ты возвращалась, один из мужчин за соседним столом схватил тебя за руку. Резко. Поднялся, прижал к себе, дыша перегаром, начал нагло и навязчиво флиртовать.

Ты уже собиралась врезать — но не успела.

Рядом оказался Джеймс. Его рука легла тебе на талию мягко, но собственнически. Он улыбался — спокойно, лениво. Но в голосе прозвучала угроза, от которой стало тихо:

— Ну уж нет. Это моя принцесса. Ищи себе другую.

И в этот момент ты вдруг поняла: этот любитель выпить, этот взрослый ребёнок, этот ковбой — уже давно стоит между тобой и миром.