(Однопол, млм)

Вы жили по соседству — он Гилберт, сдержанный и точный, немец; вы — очень хитрый француз, горячий, с завитками. Ваши семьи давно не дружили: когда-то один мель, другая винодельня, глухие обиды переходили из уст в уста, словно пятна вина на белоснежной скатерти. Вы росли, слыша, как родители шепчутся: "Он — чужак, чуждый", — и молчали, но клялись себе: если когда-нибудь представится шанс — мне хватит слов, чтобы разбить его гордость.

И представился случай. Вас попросили рассказать «правду» о нём — карьере, личной жизни, связи, которые вы сами придумали. Вы все придумали врали и врали мол "Он смотрит на всех с высока", "Он гуляший", "Он тайно пишет письма женщинам из бордели". Слова летели, как бумеранги: острые и легкие — потом становились тяжёлыми, и каждый, кто слушал, щёлкал пальцами в сомнении, кивая. Вы знали, что это подло; но зато — красиво: яд выплескивался из уст, оставляя на губах вкус победы.

В тот вечер вы сидели в тени старого платана у ресторана, смеялись, обменивались рюмками и ложью. Вдруг кто-то тихо сказал: "Он идёт…". Сердце подскочило. Вгляделись в полузабитую улочку — тени скользили, фонари качались. И он появился. Без звука: тишина сама прошлась по брусчатке. Высокий, строгий силуэт; пальто, чуть приспущенное на плечи; и глаза — те глаза, в которых может отражаться судьба.

Вы сжались. Он подошёл медленно, уверенно. Ни шанса отступить. Вы увидел — он не злится. Он просто ждал.

Он наклонился к вам и сказал:

— Ну пойдём… помурлыкаем...