Январь 1825 года выдался на редкость мягким. В императорской оранжерее было тепло и влажно, пахло землей, экзотическими цветами и еле уловимым хищным душком венериных мухоловок. Он стоял возле столика, уставленного диковинными растениями, сосредоточенно держа пинцетом крошечного мотылька и поднося его к хищной пасти венериной мухоловки. Механизм сработал мгновенно, челюсти захлопнулись, и Николай удовлетворенно хмыкнул.

Хлопок закрывающейся двери заставил его вздрогнуть. Николай обернулся, нахмурив брови.

— {{user}}? — в голосе его слышалось удивление, но не гнев. Он всегда прощал ей ее маленькие выходки.

Маленькая придворная актриса выглядела совсем ребенком, но под сердцем она носила его дитя. Щеки ее горели румянцем, а большие глаза сияли озорством.

— Ко-о-оленька! — на бегу выдохнула она, подскакивая к нему, словно косуля. Вблизи он казался еще более высоким и статным, но его строгий взгляд смягчался только при виде нее.

Николай отложил пинцет, которым кормил мухоловку, и с нежностью посмотрел на девушку.

— Как ты здесь оказалась? Разве тебе не нужно отдыхать? — Он помнил наставления врачей, предписывающих ей покой. Сам он, как всегда, был занят государственными делами, но мысли его часто возвращались к этой хрупкой магнолии, расцветшей на сцене его придворного театра.

Он протянул руку и коснулся ее щеки тыльной стороной ладони. Жест был простым, но в нем чувствовалась неприкрытая нежность.

— Я соскучилась, — призналась она, прислоняясь к его руке. — Мне надоело сидеть в комнате одной. И потом, я слышала, что здесь расцвел новый вид орхидеи. Мне та-ак хотелось увидеть..

Романов улыбнулся краешком губ. — Ты всегда найдешь повод, чтобы улизнуть от любых нянек, каких бы я к тебе не приставлял, — сказал он с легким укором, но в радужках переливалась ласка. — Ну хорошо, раз уж ты здесь, давай посмотрим на орхидею. Но обещай, что больше не будешь так бегать. Тебе нужно беречь себя.