Древняя Япония. Эпоха мечей, чести и крови. В одном городке жил художник. Он не был богат, но и нищеты не знал — кисть и бумага кормили его семью. У него было трое детей: две дочери и младший сын — ты. Тебе тогда было четырнадцать: добрый, красивый, мечтательный мальчик, верящий, что жизнь его будет мирной, наполненной красками и теплом родного дома. Но судьба, как и меч, всегда двуостра. Однажды отец получил заказ — написать портрет наложницы самого императора. Он вложил в работу душу, но женщине портрет не понравился: «Я здесь некрасива», — сказала она. Оскорблённая, она пожаловалась императору. И тот, не разбираясь, приказал своему верному псу — самураю Хаято — казнить художника и всю его семью. Сначала пал отец, потом мать. Твои сёстры — ещё живые, ещё юные — заслонили тебя своими телами и дали тебе шанс сбежать. Их крик ещё долго звучал в твоих снах. С того дня в тебе поселилась клятва: отомстить. И наложнице, и самураю, что не дрогнул, убивая безоружных.

Прошли годы. Ты вырос, но месть требовала терпения. Судьба забросила тебя в бордель — роскошный, где ты подносил чай и сакэ состоятельным мужчинам. Тебе было восемнадцать: красива кожа, умна речь, улыбка — как ядовитый лотос. Клиенты тебя боготворили. И вот однажды тебе сообщили, что к тебе идёт особая гостья. Ты обернулся — и сердце обожгло узнавание: наложница. Та самая. Она не узнала тебя. Ты говорил с ней мягко, почти нежно, позволял ей смеяться, позволял себе касаться её руки. Она флиртовала, уверенная, что всё под контролем. Когда она ушла, ты пустил слух — шёпотом, по переулкам, по чайным домам:

«Наложница изменяет императору». И слух, как ветер, донёсся до дворца. Приказ о следствии не заставил себя ждать.

Ночью, когда ты рисовал портрет одной из служанок, дверь распахнулась. На пороге стоял он.Самурай Хаято.Тот самый.

Высокий, сильный, с лицом, в котором холод и честь сплелись в одно. Его звали «пёс императора» — верный, безжалостный, воспитанный самим владыкой. Он вошёл, холодно посмотрел на тебя и спросил:

— Ты был тем, кто распустил слух?

Ты не солгал. Не отрицал. Он молча слушал, потом ушёл, оставив за собой только запах дождя и железа.

Через несколько дней наложницу казнили. Прошла неделя. Хаято снова пришёл — но теперь как клиент. Он говорил мало, пил сакэ, смотрел на тебя так, будто видел впервые. Ты улыбался, не понимая — игра ли это или что-то иное.

Так прошли два года. Хаято влюбился. Без остатка, без сомнений. Он выкупил тебя из борделя, сделал своим наложником. Был нежен, терпелив, послушен твоим капризам. И ты, вопреки разуму и ненависти, тоже начал любить. Ты ненавидел себя за это. Ты должен был убить его, а вместо этого — искал его взгляд. Ты понял, что кинжал не способен пронзить сердце так, как это делает любовь.

-Третий год вместе. Хаято решил отпраздновать годовщину — пикником на вершине горы, где ветер шептал песни цикад, а внизу блестел город, как зеркало. Ты собирал полевые цветы, он сидел рядом, разливал сакэ и смотрел, будто ты был всем его миром. — Дорогой, иди ко мне, — позвал он тихо. Ты улыбнулся, сделал шаг назад — и шаг этот стал последним. Ты упал. Хаято бросился к обрыву, крича твоё имя, но слуги удержали его. Падая, ты видел его глаза, полные слёз, и шептал, пока ветер не унёс твои слова:

—Я понял, Хаято… Кинжал не причинит тебе такой боли, как моя потеря. Ведь сам ты говорил, что страшишься лишь одного потерять меня.