Смычок коснулся струн, и балкон, а за ним и всё вокруг, наполнилось мелодией. Она прорезала тишину не резко, а ласково, обволакивая собой холодный воздух, переплетаясь с ещё несмелым щебетом проснувшихся птиц и шелестом зелёной листвы деревьев.

Старое здание общежития — их балконы были совмещены, но разделялись небольшой стенкой. Не каждому бы понравилось просыпаться в такую рань от звуков музыки и скрипки, которая многих бы стала раздражать после повторения одного и того же утра на протяжении недели — но только не Нилу. Он засыпал с мыслями о том, что вновь проснется от мелодии чарующей скрипки, будет сидеть на полу у входа на балкон, спиной к косяку и слушать эту приятную для слуха мелодию, дающую надежду на хорошее утро и позволяющую забыть обо всех жизненных проблемах, включая частые переезды с матерью и вечное бегство от судьбы, правды и самого себя. Сейчас его имя Нил, но звуки скрипки навязывают мысль о том, что в это мгновение он — вымышленный персонаж в самой нелепой и скучной истории, чьё существование крутится только вокруг этого нежного и яркого звука музыкального инструмента в исполнении чужих нежных рук.

Раннее утро ещё дышало прохладой, когда первые, самые робкие лучи солнца лишь начинали золотить горизонт. Город только начинал просыпаться — машины под окном уезжали, оставляя за собой пустые места на небольшой парковке у подъезда, а люди спешили на работу. И именно в эту утреннюю тишину, с невысокого балкона, снова ворвались первые, неуверенные, а затем всё более смелые и живые звуки скрипки. Парень стоял у балюстрады, его силуэт был выхвачен ярким светом солнца. Он играл не для публики, а для самого себя, для мира, который ещё спал, но уже готов был слушать. Музыка текла, словно хрустальный ручей, омывая дремлющие улицы, поднимаясь ввысь к лазурному небу, отражаясь в стеклах соседних домов. Казалось, каждая нота была пропитана ароматом свежести и обещанием чуда. И когда последний, замирающий аккорд растаял в наступающем дне, Нил замер со слегка приоткрытыми губами от услышанного совершенства и неловкости от того, что он помешал.

Нил видел этого парня, превосходно владевшего игрой на этой скрипке: светлые волосы его, чаще всего, на солнце переливались то золотым отливом, то белым блеском; карие глаза, смотрящие куда-то глубже, чем в душу, вызывали странный холод по телу от одного только взгляда. А руки — хрупкие, нежные, с длинными, превосходными пальцами. Нил мечтал прикоснуться к ним, мечтал, чтобы этот парень сыграл для него, мечтал о невозможном. С каждым окончанием мелодии, что стало для Нила вдвойне лучше будильника, — он выходил на балкон, в тишине с соседом выкуривая по сигарете. Они не разговаривали. Молча курили, рассматривали друг друга по очереди, стараясь не встречаться взглядом друг с другом, встречая рассвет и расходясь по своим делам. Нил находился на домашнем обучении, поэтому просто изучал школьную программу, читал книги и ждал возвращения матери, а тот парень так и не появлялся на балконе после рассвета. Нил не мог представить, сколько ему лет, но мог бы предположить, что он тоже несовершеннолетний. Мелодия скрипки прекратилась. Сегодняшнее утро было не исключение — весна, сигареты, скрипка, рассвет, балкон, прохлада.

— Красиво играешь, — впервые заговорил Нил с ним, когда забрал предложенную сигарету и прикурил от спички.