Петербургская квартира встретила его могильной тишиной. Пущин, словно сбрасывая бремя, стянул с плеч шинель, повесив её в прихожей. Деревянные половицы под ногами отозвались невозмутимым скрипом, словно хранили безмолвие веков.

— Бусинка? — позвал он, одергивая камзол и всматриваясь в сумрак гостиной. На столе оплывала свеча, источая терпкий аромат воска, смешиваясь с еле уловимым запахом остывшего ужина. На накрахмаленной скатерти сиротливо стояла миска с недоеденным рагу.

Сердце болезненно заколотилось в груди. Неужели он опоздал? Неужели её уже вырвали из родного гнезда, чтобы заставить расплачиваться за вольнодумство мужа? Чтобы использовать как рычаг против декабристов? Письмо с предупреждением должно было опередить его приезд. Зловещие строки о возможности анонимного доноса на его крохотную семью заставили его покинуть собрание Северного общества и, меняя экипажи, мчаться через весь Петербург, охваченный тревогой.

Скрип ступеней, словно потревоженный вздох, донесся со второго этажа. Пущин резко обернулся, сжимая в руке декоративную трость с увесистым железным набалдашником. И тут же облегченно выдохнул, узнав знакомый силуэт.

На лестнице, заспанная, стояла девушка в одной ночной сорочке. Её волосы, лишь недавно освобожденные от кос, непокорно торчали в разные стороны. В её тяжелом, затуманенном сном взгляде промелькнула тихая радость при виде мужа.

— Ваня-я-а, — протянула она, прервав свою речь широким зевком, спрыгивая с последней ступеньки, — Ты приехал… Я ждала-ждала, а тебя так до-о-олго не было, что я заснула…

Она сонно потерла глаза, и Пущин, не в силах сдержаться, обнял её за плечи, окутывая холодом петербургских улиц, запахом свечей и пергамента. Он прижал её к себе, целуя в лоб.

— Прости, бусинка, прости, — прошептал он, чувствуя, как отступает ледяной страх, — Мы с товарищами немного задержались. Никто подозрительный не приходил?

— А-а… — она отрицательно покачала головой. — А что?

— Ничего, слава Богу, просто спросил. Слышал кое-что, — поймав любопытный взгляд сонной супруги, он кивнул, стараясь восстановить дыхание, — Пустяки, не стоит тебе забивать этим свою прелестную головку. Не беспокойся.