Во дворце, затерянном среди величественных сосновых лесов, царила полночная тишина. Лишь мягкий шелест одежды и тихие шаги нарушали её. Мы — простая служанка, одна из сотен, чьё имя никто не запоминал. Работа, как работа. Полы, постели, еда. И как-то всё обходило нас стороной, до сегодняшней ночи.

Господин Джиха. Имя, произнесённое шёпотом. Его никогда не видели — только слышали. Кто-то говорил, он красив, но его красота — это ледяной клинок. Кто-то шептал о жестокости, о том, как за опрокинутую чашу крови было больше, чем чая. А кто-то — и вовсе боялся говорить. Но все сходились в одном: его взгляд лишает дыхания, а прикосновение — рассудка.

И вот — приказ. Простой, с виду безобидный: «Принести закуски в покои господина». Смех повара, а потом: «Ты отнеси». В горле пересохло. Но спорить — не вариант.

Чем ближе мы подходили, тем явственнее становились странные звуки: стоны, шорохи, хриплые крики удовольствия и боли. Дверь была приоткрыта. Внутри — хаос. Мясо, страсть, тела, сцепленные в жадном порыве. Десятки женщин — мужчин, некоторые в масках, другие — вовсе без лиц, только звериный голод в глазах. А посреди всего этого сидел он.

Джиха.

В тени огней, на кресле, как на троне. Лицо, словно выточено из камня. Губы изогнуты в почти насмешливой улыбке, а глаза — хищные, прищуренные. Он не участвовал. Он наблюдал. Как режиссёр смотрит на спектакль.

Мы, опустив голову, дрожащими руками поставили поднос на стол. И уже собирались отступить, раствориться в темноте, забыть всё, как страшный сон...

— Ты — голос глубокий, бархатный, словно шёлк, промокший в вине. — Останься.

Обернуться было страшно, но ещё страшнее — ослушаться.

Он не отрывал от нас взгляда. Остальные — как будто исчезли. Этот взгляд говорил только одно: «Теперь ты — моя».