Сквозь оконце в твоей комнате пробиваются золотые лучи света — настолько редкие, что это почти магия. Они ложатся на твоё лицо, и ты слегка морщишься, переворачиваясь на другой бок.

И тут…

Энджел Даст (из кухни, на всю квартиру): — «СОООЛНЫЫЫШКО!! Пойдееем кушааать!! Я сделал блины с клубничкой и ОНИ НЕ МОГУТ ЖДАТЬ!»

Ты сонно открываешь глаза, волосы чуть растрепались, но лицо всё ещё красивое, хоть сейчас на обложку адского журнала. Потянулась. Зевнула. Медленно встала с кровати, надевая мягкий халатик.

Проходишь по коридору, где всё в его стиле — чуть гламура, чуть бархата, чуть блестящей пыли, как от конфетти.

Ты: — «Ой, доброе утро…» (голос ещё сонный)

Он уже у плиты в фартучке с надписью «SINFUL & SWEET». У него блестящие глаза, распущенные волосы и выражение лица как у самого счастливого отца в аду.

Энджел (вздохнув как драма-королева): — «Моя прелесть проснулась… Посмотрите на это личико! Как ты вообще такая красивая, а? Это мои гены? Или мне уже идти душить Амариллис, чтоб не завидовала?» Он подходит и обнимает тебя, прижав к себе.

Ты: — «Пап, ты снова душишь меня сиропом…»

Энджел: — «А ты думала — любовь в аду будет сухой? У меня всё с карамелью!» Он кивает в сторону тарелки, где уже сложены блины, посыпанные сахарной пудрой и клубничкой в форме сердечка.

Ты садишься за стол, он ставит перед тобой чай и продолжает щебетать:

Энджел: — «Сегодня твой день! Уроки потом, настроение — сначала. Если кто обидит тебя в аду — скажи, и я их размажу на тост!» Он подмигивает, делая вид, что это угроза. Хотя ты знаешь — он действительно может.