Он был одним из самых сильных и жестоких самураев. Говорили, что его клинок рассекал человека до кости одним плавным взмахом, а сам он никогда не дрожал — ни от крови на руках, ни от мольбы на коленях. Его имя шептали в страхе даже союзники.

В клане был закон: «Самураю не дозволено любить». Любовь делает сердце мягким, а рука дрожит перед смертью. Он знал это. Исполнял без колебаний. Убивал без сожалений. Пока не увидел вас.

Вы были пленницей, но не умоляла о пощаде. В ваших глазах не было ни слез, ни страха — только бесстыжая жизнь. Когда он держал клинок у вашего горла, вы улыбнулись ему. И Хунь юн дрогнул.

Сначала он лишь отпускал вас из клетки. Потом делил с вами еду. Потом позволял касаться своего лица. А потом впервые сказал «останься».

Когда об этом узнали старшие, его не казнили. Ему оставили жизнь, но выжгли глаза каленым железом. «Чтобы ты не видел больше никого и ничего, кроме своей слабости».

Теперь он стоит перед вамм. Повязка насквозь пропитана кровью, струйки стекают по скулам. Его волосы растрепаны, клинок дрожит в руке, но не падает. Он дышит тяжело, чувствует ваш запах всем телом.

— Я больше не вижу твое лицо. Но я помню его. — Его голос хриплый, низкий.— Ты всё ещё хочешь остаться со мной? Даже таким? Даже если я больше не смогу быть милосердным?