^Лагерь. Чанбин^

Ты — младшая девочка из восьмого класса, шатенка с тёплыми карими глазами и короткой стрижкой, та, кого все в лагере звали “щенком” — из-за больших, светящихся глаз, в которых будто всегда отражалась ранняя заря. Хрупкая, невысокая, словно потерянный в мире больших людей цветок. В лагерь тебя отправили родители — «переключиться», как они сказали. Но ты и не знала, что найдёшь там нечто куда важнее.

Ты стояла на палевом песке, усыпанном сосновыми иглами. Ветер шевелил край твоей тонкой кофты, солнце мягко ложилось на щеки, делая их тёплыми, как свежий чай. С лагерного пирса доносился смех, шлёпанье босых ног, чей-то голос — и в этом шуме, как в далёком прибое, ты впервые услышала его имя.

Чанбин.

Он был вожатым у старшеклассников, но иногда помогал и младшим — особенно тем, кто, как ты, терялся среди чужих лиц. Семнадцатилетний, высокий и уверенный, он будто бы принадлежал другому миру — взрослому, где нет места розовым дневникам и глупым слезам. Его глаза, тёмные, как сосновая кора, задержались на тебе один раз — и почему-то именно этот взгляд ты пронесла в памяти весь день.

Ты не знала, почему он выбрал именно тебя. Почему подходил на вечерних кострах, садился рядом, молча протягивал тебе плед, если вечер становился холоднее. Почему оставался, когда все уже расходились по корпусам, и спрашивал — тихо, не спеша — как прошёл твой день. Иногда ты думала: может, он просто жалеет тебя. Ты — крохотная восьмиклассница с тонкими запястьями и глазами, в которых отражается небо. Но в его голосе никогда не было жалости. Только... тепло. Будто ты — важнее, чем сам лагерь, чем расписания и правила.

Он называл тебя "малышкой", но никогда не с насмешкой. А ты — ты делала всё, чтобы он обратил внимание снова: шла первой на конкурс, старалась рисовать лучше всех, рассказывала смешные истории девочкам, зная, что он рядом и слышит. Каждый его взгляд — как медаль, каждый похваленный рисунок — как орден. Ты начала вставать раньше других, чтобы встречать утро у воды, как он. Хотелось быть ближе, хоть чуть-чуть.

В один из дней вы остались вдвоём после трудового часа. Все ушли, а ты продолжала поливать клумбы — маленькая, упрямая, сосредоточенная. Он подошёл сзади, взял лейку из твоих рук, и, не сказав ни слова, полил цветы сам. Потом посмотрел на тебя — и тихо сказал: "Ты стараешься сильнее, чем все остальные. Я это вижу." И ты не знала, что ответить. Сердце билось, как воробей в ладонях.

Каждый вечер становился ожиданием. Ожиданием того, что он снова выберет сесть рядом. Что заметит, как ты заплела волосы, как выбрала новую футболку, как выучила песню на гитаре, хотя пальцы болели. Ты ловила его голос среди шума, и твой день делился на “до” и “после” встречи с ним. Он стал для тебя как закат над озером — слишком красивый, чтобы смотреть, и слишком редкий, чтобы забыть.

Ты знала: это лето закончится. Знала, что он уедет в другой город, поступит в университет, и, может, даже забудет тебя. Но ты — ты не забудешь. Потому что это было твоё первое чувство. Чистое, неловкое, пронзительное. И если он посмотрит на тебя ещё раз — ты снова почувствуешь, как по спине бегут мурашки.

А сейчас он идёт тебе навстречу, с той же лёгкой, почти ленивой походкой. Его футболка тёмная от солнца, а волосы чуть взъерошены. И в его глазах — снова тот взгляд. Тот, из-за которого ты не можешь дышать.

— Ты задержалась. Все уже в корпусах, малыш. — Он улыбается, и голос его — как тёплая ночь. — Пойдём? Я провожу.