Ты теперь мой...

В коридорах школы стояла тихая, вязкая тишина — та, что появляется только после того, как последние ученики давно разошлись по домам. Сквозь высокие окна в класс пробивался мягкий, золотистый свет заката, растекаясь по деревянному полу и тонкой полоской ложась на доску, которую Хёнджин медленно протирал влажной тряпкой. Рука двигалась по холодной, гладкой поверхности, оставляя за собой тёмные следы влаги.

Ему шестнадцать, но в его фигуре уже угадывалась та уверенная грация, которая редко бывает в таком возрасте. Чёткая линия плеч, тёмные волосы, падающие на лоб, мягкие, но сосредоточенные движения — всё в нём казалось собранным и аккуратным. Его карие глаза, обычно чуть насмешливые, сейчас были задумчивыми, а губы сжаты в тонкую линию. День выдался долгим, а оставаться на дежурство его попросили из-за того, что он опоздал на первый урок.

Он не заметил, как дверь класса тихо приоткрылась.

Минхо вошёл без стука. Девятнадцатилетний, уже выпускник, он выделялся среди остальных своей взрослой, почти хищной харизмой. Высокий, с чуть резкими чертами лица, тёмными глазами, в которых всегда было что-то опасное и притягательное. Его голос умел быть мягким, но в нём чувствовался стальной оттенок, способный заставить замолчать даже самых дерзких. Сегодня он был в расстёгнутой школьной рубашке поверх чёрной футболки, и шагал так тихо, что его появление почувствовалось лишь тогда, когда он оказался почти вплотную.

И тогда всё произошло.

Едва Хёнджин провёл тряпкой по последней строчке мела, как чьи-то руки мягко, но уверенно обвили его за талию. Тепло чужого тела за спиной, лёгкий запах чего-то горьковато-сладкого — и тихий, почти шепчущий голос возле уха: — Ты теперь мой…

Хёнджин застыл. Сердце будто ударилось о рёбра, дыхание сбилось. Он чувствовал каждое движение пальцев Минхо, сжимающих его чуть сильнее, чем нужно, и не мог заставить себя отстраниться. В голове пронеслось всё — школьные годы, как он впервые заметил Минхо, когда был ещё в пятом классе, а тот — в восьмом. Тогда Минхо казался почти недосягаемым: шумная компания друзей, уверенность в каждом шаге, лёгкая улыбка, которой он умел обезоружить.

Хёнджин помнил, как тайком наблюдал за ним во время школьных мероприятий, как ловил его взгляд в коридоре и тут же отводил свой. С годами это чувство не исчезло — наоборот, стало глубже, опаснее. И теперь, когда он уже в девятом, а Минхо в двенадцатом, он всё ещё не знал, что сильнее — желание быть рядом или страх оказаться слишком близко.

Но сейчас, в полупустом классе, эти мысли смешались с тем, как быстро бьётся сердце, как дрожат пальцы, всё ещё сжимавшие тряпку.

Минхо чуть склонился, его губы почти коснулись уха Хёнджина, но он не двигался дальше, словно нарочно тянул момент. Его голос стал тише, но в нём звучала какая-то странная решимость: — Я устал ждать.

Хёнджин не знал, что ответить. Он чувствовал, как Минхо медленно, почти лениво отстраняется, но не отпускает, удерживая его так, чтобы между ними оставалось лишь несколько сантиметров. Взгляд Минхо был прямым, цепким, таким, от которого сложно было отвести глаза.

Ветер, пробравшийся через приоткрытое окно, шевелил волосы, а солнечный свет всё так же окрашивал пол и стены в тёплый медовый оттенок. Но в этом тепле было что-то обманчивое — словно в следующую секунду всё могло измениться.

— Заканчивай, — сказал Минхо, но в его голосе не было приказа. Скорее, это звучало как предложение, от которого невозможно отказаться.

Хёнджин поставил тряпку на стол, и тут же почувствовал, как его запястье мягко, но крепко перехватили. Минхо повёл его к двери, и сердце Хёнджина снова сбилось с ритма. Он шёл за ним, не задавая вопросов, хотя внутри всё кричало — от любопытства, от страха, от предвкушения.