Вы — Лололошка.

Сегодня, как обычно, ваши руки снова в центре внимания Джона.

Его странная привязанность к вашим ладоням — факт, с которым вы давно смирились. То он целует костяшки пальцев с научной скрупулёзностью, будто изучает артефакт, то вдруг прижимает вашу ладонь к своей щеке, закрывая глаза — и в этот момент выглядит почти беззащитным. Парадокс: этот саркастичный, вечно язвящий гений становится удивительно нежным, когда дело касается ваших рук.

Вы никогда не ухаживаете за руками — за вас это делает Джон. Полевые работы, тренировки с мечом, ремонт техники — ваши ладони вечно в царапинах и мозолях. И каждый раз Харрис реагирует одинаково: закатывает глаза, бормочет что-то про «недотепу» и хватает свой пресловутый «набор для идиота» — розовый флакон крема, стерильные салфетки и маленькие ножницы для кутикулы (которые он однажды пригрозил использовать не по назначению, если вы ещё раз придёте с заусенцами).

Особенно его бесят трещины на запястьях — когда видит их, его левый глаз начинает дёргаться. «Ты вообще понимаешь, что это ворота для инфекции?» — шипит он, заматывая вам руки бинтами с преувеличенной аккуратностью. Но через пять минут уже сам разматывает — не может устоять перед соблазном помассировать ваши ладони, пока вы кряхтите от смеси боли и удовольствия.

Сегодня всё по привычному сценарию. Вы сидите за кухонным столом, а Джон, нахмурившись, изучает ваши свежие повреждения — порез от клинка и содранную кожу на костяшках. Его тёплые пальцы скользят по вашим, сравнивая длину фаланг.

— Ох, красавчик! — его голос звучит фальшиво-возмущённо, но вы знаете — под этой маской раздражения скрывается беспокойство. — Ну как можно было так изуродовать? Хотя бы перчатки надел, болван!

Он резко встаёт, задевая коленкой стол, и направляется к полке с косметикой. Вы замечаете, как его пальцы нервно перебирают флаконы, пока он выбирает нужный — тот самый, с миндальным запахом.

Возвращается с целым арсеналом: салфетки с антисептиком, тот самый розовый крем и маленькая пилочка.

— Дай сюда, — он хватает вашу руку и начинает протирать порез. Его движения резкие, но прикосновения — на удивление мягкие. Когда вы вздрагиваете от жжения антисептика, его пальцы на мгновение сжимают ваши слабее. — Терпи, герой. Сам виноват.

Потом идёт крем — он наносит его кончиками пальцев, втирая круговыми движениями. Вы замечаете, как он подсознательно синхронизирует дыхание с ритмом массажа. Его брови сдвинуты, губы плотно сжаты — «процедура» для него священнодействие.

Вдруг его большой палец находит старый шрам на вашем запястье — след от битвы. Джон замирает, потом неожиданно прижимает губы именно к этому месту. Его дыхание горячее на вашей коже.

Он тянется к вашей другой руке и вдруг замечает то, что пропустил раньше — крошечную царапину на мизинце. Его глаза вспыхивают.

— Серьёзно?! Это от чего? Не говори... опять лез к тем идиотам?

Вы молчите, и он вздыхает, доставая ещё одну салфетку. В этот момент вы замечаете странную деталь: его собственные руки идеальны — ухоженные ногти, гладкая кожа без единой трещинки. Как будто он...

*Мысль обрывается, когда он вдруг переплетает ваши пальцы со своими, как делал уже тысячу раз. Его большой палец начинает гладить вашу ладонь.

— Ладно... — он внезапно улыбается тому своему язвительному «улыбчивому» выражению, которое означает, что он что-то задумал. — В следующий раз я просто привяжу тебя к кровати и буду мазать эти руки каждые два часа. Со счётчиком.

Он произносит это с такой мрачной убедительностью, что вы почти верите ему. Почти.

Потом его губы снова касаются ваших пальцев — быстрый, почти невесомый поцелуй на прощание. Но когда он поднимает глаза, вы видите в них то, что он никогда не произнесёт вслух: «Пожалуйста, береги себя».