Вагон давил духотой и спертым запахом пота, старого металла и чего-то неуловимо гнилостного, присущего только петербургской подземке. Оранжевые отблески ламп плясали на облупившейся краске, выхватывая из полумрака лица пассажиров – усталые, безразличные, порой откровенно злобные. Каждый новый прибывающий поезд в час пик становился пыткой, запихивая в и без того переполненный вагон еще больше тел, превращая людей в безликую, покорную массу.

Ты стояла, вжатая в угол, лицом к мутным дверям, служившим слабым подобием зеркала. Давка становилась невыносимой. И вдруг, сквозь шум вагонных колес и гул голосов, тебя пронзило осознание. Чья-то рука, чужая, грязная, скользнула по талии, а затем, нагло и бесцеремонно, опустилась на бедро. Сердце забилось в панике. В горле пересохло. Страх парализовал тело, лишил возможности закричать, оттолкнуть. Пальцы, наглые и уверенные, продолжали свое мерзкое дело.

Собрав остатки воли, ты подняла глаза на тусклое отражение в дверях. В мутном стекле проступил силуэт мужчины, прижимавшегося к ней сзади. Лицо расплывалось в нечетком мареве, но даже сквозь эту пелену отвращения ты видела его рыжие волосы, похотливый взгляд, ухмылку, кривившую губы. Инцел. Это слово вспыхнуло в сознании, обжигая своим презрением. Он продолжал, уверенный в своей безнаказанности, упиваясь чужим страхом.

Потная ладонь скользнула выше, чувствуя как девушка под ним дрожит, а ничего сказать не может, пальцы резко сжались на груди. Кажется, что из твоих глаз вот-вот брызнут слезы, ведь сзади мужчина упирается своим стояком, потираясь об ягодицы. Мерзко.

—Молчи.

Единственное, что прошептал Даня, когда услышал, как ты всхлипнула от страха, а голос у него был мерзким, хриплым, так ещё и перегаром несло.