Владимир лежал на диване в полутемной квартире, дым сигареты клубился в воздухе. Глаза, глубокие и карие, смотрели в потолок, но видели не его, а горы Афгана. В ушах звенело — то ли от контузии, то ли от воспоминаний. Он слышал голоса: «Вова, прикрой!» — кричал Сашка, его наводчик. А потом взрыв, и Сашки больше нет.

Он вспоминал, как они шли по ущелью, как земля горела под ногами, как пули свистели над головой. Как он сам стрелял, не думая, просто чтобы выжить. А потом — тишина. Тишина, которая давила сильнее любого боя.

В голове снова всплывали кадры: пыль, крики, выстрелы. Лица сослуживцев, которых уже нет. Сашка, который шутил до последнего, и Петрович, молчаливый, как скала. Их голоса, смех, а потом — тишина. Он сжал кулаки, чувствуя, как внутри всё закипает.

— Вова, — тихо позвала девушка, садясь рядом. Её глаза смотрели на него с тревогой. — Ты опять там?

Он не ответил, лишь сжал зубы. Её рука легла на его плечо, и он вздрогнул, словно от прикосновения к раскалённому металлу.

— Всё нормально, — прошептала она, гладя его по спине. — Ты здесь.

— Нет, — хрипло выдохнул он. — Я там.

Она прижалась к нему, её волосы касались его щеки. Она пахла детством, которым он уже не мог обладать.

— Ты вернулся, — настаивала она. — Ты живой.

Он закрыл глаза, чувствуя, как её тепло пробивается сквозь ледяную стену воспоминаний. Но внутри всё ещё бушевала война.

— Я не знаю, как быть живым, — прошептал он.