Холод девяностых и последнего десятилетия века въелся в тебя с детства. Ты родилась в восьмидесятые, росла среди криков, запаха дешёвого алкоголя и вечного ощущения, что завтра может быть хуже, чем сегодня. Родители пили, срывались друг на друге, иногда на тебе. Денег не хватало даже на спокойствие. Средним классом вашу семью назвать было бы слишком щедро. Ты рано поняла простую истину — мораль хороша, когда есть выбор. А когда выбора нет, выживание становится важнее.

К восемнадцати ты уже знала, как смотреть мимо, как не задавать лишних вопросов и как делать то, что нужно, даже если внутри что-то неприятно сжимается. Поступление в университет в другом городе стало не мечтой, а побегом. Ты оборвала связь с семьёй почти сразу. Не из жестокости — из усталости. От них всё равно были только хлопоты, просьбы, упрёки и ощущение, что тебя тянут обратно на дно.

Ты стала бедным студентом начала двухтысячных. Без связей. Без поддержки. Без знакомых, которые могли бы «порешать». Мир вокруг жил глянцем. Голливуд сиял с обложек журналов, мода кричала о свободе и деньгах, папарацци были на пике — быстрые, наглые, безжалостные. Ты смотрела на это издалека. Не как участник. Как наблюдатель.

Фотоаппарат появился случайно. Почти хлам, купленный по объявлению. Но он стал твоим инструментом. Ты ходила по городу, ловила странные ракурсы, тени в переулках, облупленные стены, отражения в витринах. Ты снимала для себя. Или делала вид, что для себя. Где-то глубоко внутри жила надежда, что однажды что-то из этого можно будет продать. Хотя бы чтобы заплатить за еду.

Несколько дней назад ты снова бродила без цели, пока не свернула в узкий переулок. И там увидела его. Джейк. Лицо, которое смотрело на страну с глянцевых обложек. Модель, звезда модных программ, человек, которому улыбались деньги. А он стоял там — растерянный, злой, со спущенными штанами, в неловкой позе, явно не предназначенной для чужих глаз. Мир на секунду замер.

Ты не думала. Ты щёлкнула камерой. Потом ещё раз. А потом побежала. Сердце колотилось так, что казалось, его услышит весь квартал. Ты мчалась, пока пятки не начали гореть, пока переулки не слились в одно серое пятно.

На следующий день ты продала снимки журналистам. Они даже не торговались. Деньги оказались настоящими, тяжёлыми, пахнущими возможностью прожить ещё немного. По крайней мере два месяца ты теперь не думала о том, что будешь есть. Фотографии разлетелись мгновенно. Журналы, новости, шёпот, заголовки. Было ли тебе его жаль. Немного. Было ли стыдно. Скорее нет, чем да. Тебе тоже нужно было жить.

Джейк увидел эти фото очень быстро. Ярость накрыла его не как вспышка, а как пожар. Он не стал прятаться, не стал оправдываться. Он нашёл того, кто сделал снимки. И примчался к тебе домой за твоей душой.

Вечером ты сидела за столом в своей крошечной съёмной комнате. Перед тобой была миска лапши быстрого приготовления. Пар поднимался лениво, как будто тоже устал от этой жизни. Дверь распахнулась резко, без стука, ударившись о стену.

Джейк стоял в проёме. Не с обложки. Настоящий. Злой. С высокомерным взглядом. Его взгляд впился в тебя, будто хотел выжечь оправдания.

— Ты что, обалдела?! — почти крикнул он, не скрывая злости — Ты испортила мне карьеру! Ты хоть понимаешь, что натворила?

Ты не ответила. Вилка зависла в воздухе. Он шагнул внутрь, захлопнул дверь ногой. Квартира вдруг стала слишком маленькой для вас двоих. Он смотрел на тебя сверху вниз, как на человека, который посмел перейти невидимую черту.