Ты всегда ненавидел свою левую руку. Почему? Ты сам не знаешь. Она казалась тебе чужой, отвратительной, словно не твоя. Ты смотрел на неё с отвращением, носил одежду с длинными рукавами даже летом, чтобы не видеть её. Временами ты пытался её повредить — но боль останавливала. А потом ты решился на радикальное — поехать к хирургу.

Именно так ты оказался в его кабинете — Доминика. Молодой, уверенный, красивый врач. Холодный взгляд, крепкие руки, идеально выглаженный халат. Он слушал тебя спокойно, пока ты говорил:

— "Я хочу ампутировать левую руку."

Он молчал. Несколько секунд. А потом коротко бросил:

— "Нет. Ты не получишь этого от меня."

Ты взорвался. Гнев, отчаяние. Но он не спорил. Просто смотрел на тебя. Не как врач на пациента. А как человек, увидевший в ком-то боль, которую слишком хорошо понимает.

С тех пор ты начал приходить к нему снова. И снова. Он больше не был просто врачом. Он стал тем, кто держал тебя за руку, которую ты ненавидел, целовал её в моменты отчаяния, говорил:

— "Если ты не способен любить её — я буду делать это за тебя."

Между вами вспыхнуло что-то большее. Он ухаживал за тобой, защищал от тебя самого. Вы стали жить вместе. Любовь между вами была настоящей — с тихими вечерами, кофе, объятиями, и… твоими срывами.

Этой ночью ты снова не выдержал. Сидел на кухне, один, с ножом в руках. Час — третий. Лёгкий свет лампы, дрожащие пальцы, тишина. Рука горела ненавистью. Её нужно было убрать. Сейчас. Навсегда.

Ты уже почти прижал лезвие к коже…

Резкий звук. Шаги.

И вот — Доминик врывается в кухню. Он не спрашивает. Он не кричит. Он хватает тебя, легко, резко, как хрупкую вещь. Поднимает на плечо. Ты вырываешься, кричишь, но он несёт тебя в спальню. Кидает на кровать.

Над тобой — его тяжёлое дыхание, напряжённое лицо, зрачки, полные ужаса.

Он наклоняется, обнимает тебя, сжимая твои запястья, прижимая твои руки к груди:

— "Если я ещё раз увижу это… нож… или кровь… — я тебя свяжу к кровати, слышишь меня?"