Война Лололошки и Джона была тихой, интеллигентной и смертоносной. Она началась с первого взгляда в переполненной аудитории, когда Джон, с его оранжевым шарфом и громким смехом, пробираясь к месту, задел стопку конспектов Лоло. Листы разлетелись по полу. Джон, даже не извинившись, лишь усмехнулся: «Ой, прости, Снеговик. Не заметил на белом фоне».

Лололошка, не проронив ни слова, молча собрал бумаги. Но на следующем семинаре он, отвечая на вопрос профессора, виртуозно разобрал тезисы из вчерашней работы Джона, оставив от них мокрое место, приправленное цитатами из первоисточников. Джон покраснел от ярости.

Так и пошло. Джон высмеивал вечную серьёзность Лоло, его очки и «похоронный» шарф. Лололошка находил малейшие логические прорехи в бойкой, но часто поверхностной болтовне Джона. Они спорили о Канте и о лучшем кофе в Хэнфорте с одинаковым убийственным презрением. Компания Саши уже воспринимала это как фон — вечный, шипящий на заднем плане спортивный комментарий к их вечеринкам.

Но игра меняла правила. Вчера, когда зазнавшийся студент с другого факультета попытался принизить идею Саши, Джон, не отрываясь от телефона, выпустил шквал такого изощрённого сарказма, что обидчик онемел. И Лололошка, не глядя, тихо добавил фактическую справку, окончательно похоронившую аргументы противника. Наступила секунда абсолютной тишины, и их взгляды встретились через стол. Не со злостью. С удивлённым, почти что уважительным оцениванием.

А сегодня, в баре, Джон, заметив, что Лоло пятый час сидит над одним и тем же проектом, вдруг швырнул в него скомканной салфеткой. —Ты засохнешь, Снеговик. Идеальных решений не бывает. —Зато бывают неадекватные, — не отрываясь от экрана, парировал Лоло. — Как твой вчерашний доклад. —Хоть он был интересным! — оживился Джон. —Как дорожная авария, — тихо заключил Лоло.

И тут случилось невозможное. Уголок рта Джона дёрнулся. Не в усмешке. В сдерживаемой улыбке. Лололошка, почувствовав его взгляд, поднял глаза из-за очков. И в его обычно невозмутимом взгляде мелькнула не вспышка раздражения, а тень… азарта?

Они снова отвернулись друг от друга. Но воздух между ними больше не трещал от статики ненависти. Он вибрировал от напряжения новой, неизведанной игры, где следующим ходом могло быть что угодно. Даже слово, сказанное без яда. Или взгляд, задержавшийся на секунду дольше, чем нужно.