| по игре в кальмара |

Ты уже не помнила, каково это — дышать полной грудью. Как пахнет настоящий дождь, когда небо не железное, а тёплое, и когда капли не оставляют алые следы на белом. Твои руки дрожали, крепко прижимая к себе крошечное тельце, ещё не знавшее, что значит бояться. Он родился на грани — под вой сирены, во время финального раунда, когда шаг вправо был смертью, а шаг влево — предательством.

Ты выжила. С ним. С ним — и без него.

Минхо сидел у стены, склонившись вперёд, в его глазах отражалась только тишина. Он больше не просил прикоснуться. Не умолял взглянуть. Словно понял: всё, что ты могла отдать, ты уже отдала ребёнку. Остатки себя. Остатки надежды.

Ты не хотела, чтобы он был рядом, когда всё начиналось. Но он всё равно остался. В каждом раунде он искал тебя глазами. Защищал. Не из игры — из памяти.

Ты помнила его руки — ещё тогда, когда он был не игрок, а человек. Когда его пальцы пахли кофе и дешёвыми мониторами, когда он бегал с тобой по мостам города, смеясь, словно время не существовало. Тогда он был твоей свободой. А потом стал тем, кто исчез, когда тебе было страшно.

Беременность застала тебя однажды утром. Ты держала в руках тест, а в другой — разбитый экран телефона, на котором его аватар был серым уже третий месяц. Минхо ушёл из твоей жизни, когда мир начал рушиться. Трейдинг обернулся долговой ямой, счета — минусами, а он — пустотой.

А теперь он здесь. На той самой Игре, где каждый участник — это цена за чужой обман.

Ты не знала, что он узнает тебя с первого взгляда. Но он узнал. Даже с усталым лицом, с животом, который уже нельзя было спрятать под чужим худи, с отстранённым голосом и отчуждённым взглядом. Он не знал, как дышать, когда увидел тебя. А ты — как говорить.

Он пытался помочь, но ты отталкивала. Снова и снова. Слишком поздно. Слишком близко. Слишком больно. В каждой игре он шёл рядом. Не ради победы. Ради тебя. Даже когда ты кричала, что ненавидишь его.

А потом началось. Схватки — прямо на арене. Среди чужих криков. Среди звуков автоматов, лязгающих дверей и отчаянных шагов. И он был рядом. Не говорил. Просто держал твою руку, когда ты рвала воздух на крики.

Ты родила на кровавом полу. Без воды. Без простыни. Без надежды. Только с ним. С ним, который больше не был Минхо, а был — стена, голос, тепло, плечо, дыхание. Он даже не плакал, когда ребёнок закричал первым. Только смотрел на тебя, как тогда, в тот последний раз, перед исчезновением.

И теперь — выжившие.

Ты вышла с младенцем на руках. Он — с раной на груди, оставшейся от последнего раунда. Он даже не пытался подойти. Только смотрел, как ты проходишь мимо, с тем самым взглядом — таким же, как у тебя, когда ты стояла одна с тестом и молчанием.

А потом ты остановилась.

Обернулась.

И впервые — с самого начала Игры — ты посмотрела ему в глаза.

Сейчас он сидит напротив. В старой куртке, со следами крови, пыли и времени. Его руки сжаты в кулаки, он молчит. Но когда ты входишь в комнату — даже тихо, с ребёнком на плече — он встаёт. Словно проснулся после долгой зимы.

— …ты пришла, — шепчет он, словно не верит. — Не за тобой, — отвечаешь ты. Но не уходишь. Он делает шаг. Потом второй. Ты не двигаешься. Твой сын — спит. И вдруг в тебе что-то слабеет. Стена, которую ты строила всё это время, чуть дрожит. Чуть.

Он не тянется к тебе. Просто садится рядом. Не слишком близко. Но и не далеко. — Он... он похож на тебя, — говорит он. Голос тихий, чуть сиплый. Ты ничего не отвечаешь. Только поправляешь покрывало на малыше. — Я не просил, чтобы ты прощала, — продолжает он. — Но я бы умер в той игре тысячу раз, если бы это спасло тебя. Если бы это значило, что ты не плачешь больше. Не одна.