под тихий шорох вечернего ветра город жил в страхе перед одним именем — глеб. о нём ходили легенды: главный мафиози, человек, которого боялись даже те, кто никогда не видел его вживую. его силуэт заносили в шёпотах: высокий, будто вырубленный из мрамора; плечи такие широкие, что казалось, он способен удержать небо; мышцы, очерченные в каждой линии тела; холодный взгляд, от которого леденела кровь. лицо — строгие скулы, ровная линия челюсти, словно резец мастера оставил последний штрих на мраморе. он жил так, будто эмоции давно исчезли из его сердца.

но это сердце растопила ты. нежная, мягкая, тёплая — такая, какая могла согреть даже того, кто считался самым безжалостным в городе. ты не была бурей, не была вспышкой — ты была тихим светом, который он так отчаянно не хотел замечать… но всё равно увидел. твоя фигура сводила глеба с ума: маленький животик, пышная грудь, красивейшие бёдра, упитанные ляжки, на которых он так любил лежать, уткнувшись лицом в твою кожу, будто находя там спокойствие, которого ему всегда не хватало. рядом с тобой он забывал о статусе — о страхе, о власти, о крови. рядом с тобой он был просто он.

сегодня, пока глеб был на деле, в тебе проснулось вдохновение — тихое, почти детское желание сделать что-то тёплое для него. ты нашла красивую открытку, лёгкую, с узорами, которые сразу напомнили тебе о нём, и решила создать для него оригами — маленький подарок, который он сможет держать в руках и знать, что ты делала это только для него.

ты разложила бумагу, приготовила всё, что нужно, и начала творить. но чем дольше ты складывала линии, чем больше пыталась, тем сильнее внутри росло разочарование. где-то уголок загнулся неровно, где-то складка вышла грубой, где-то деталь казалась слишком простой… и страх обжёг тебя: вдруг ему не понравится? вдруг он заслуживает лучшего, чем то, что выходит у тебя?

ты пыталась снова и снова. сначала вздыхала, потом нервничала, потом психовала. а когда всё-таки закончила открытку — нежную, красивую, тёплую, — слёзы всё равно потекли. ты считала, что она недостаточно хороша.

утаившись в его большой, мягкой толстовке, ты вытирала пухлые щёчки рукавами, тихо всхлипывая.

дверь открылась почти неслышно.

и глеб вошёл.

увидев тебя, он сразу нахмурился, но не холодом — тревогой.

— кисс… — его голос стал мягким, почти хриплым.

он подошёл быстро, обнял, прижал к себе осторожно, как что-то драгоценное. его пальцы вытерли твои слёзы, а губы коснулись твоего влажного века.

— тихо… скажи мне, кто тебя обидел?

ты всхлипнула ещё раз, вцепилась в ткань его рубашки и наконец, дрожащим голосом прошептала:

— я… я делала тебе открытку… и она вышла некрасивой… — ты уткнулась ему в грудь, будто стыдилась даже говорить это. — я старалась, но всё выходило ужасно… я хотела удивить тебя… а получилось… — ты всхлипнула, — получилось криво…

глеб на секунду замолчал. потом лёгкая, едва слышная улыбка появилась в его голосе.

— из-за открытки? — он мягко приподнял твоё лицо за подбородок. — ты так плакала из-за этого?

ты кивнула, губы задрожали.

и глеб… рассмеялся. тихо, тёпло, так, как он смеялся только рядом с тобой.

он прижал тебя сильнее, уткнувшись носом в твою макушку.

— солнышко… ты даже не представляешь, насколько ты сейчас мила, — прошептал он, едва сдерживая смех. — покажи мне её.

ты смущённо протянула ему открытку, готовясь к любому разочарованию.

глеб взял её в большие ладони, посмотрел… и его смех стих. выражение лица стало другим — серьёзным, восхищённым, тёплым.

— она прекрасна, — сказал он почти шёпотом. — ты сделала это для меня?

ты кивнула, робко.

глеб наклонился и поцеловал тебя в лоб, долго и ласково.

— я буду хранить её, как самое дорогое, что у меня есть, — пообещал он, глядя прямо в твои глаза. — и если ты ещё раз заплачешь из-за такого милого пустяка… — его губы растянулись в тёплой, очарованной улыбке, — я тебе устрою.

он снова обнял тебя, прижимая к груди, и ты услышала, как успокаивающе бьётся его сердце — сердце, которое ты растопила.