| Джисон - псих больной |

Ты всегда чувствовала себя необычной. Слишком чувствительной для мира, который предпочитает холодный расчет. В 23 года ты закончила медицинский университет с красным дипломом, но вместо карьеры в престижной больнице выбрала путь, который вела твоя бабушка-психиатр: клиника для душевнобольных на окраине города. Там, где стены пахнут лекарствами, а глаза пациентов говорят больше, чем их голоса. Джисон поступил в клинику через неделю после твоего прихода. Его привезли на носилках — высокий, худой, с обгоревшими руками и рваными джинсами. В анамнезе значилось: "Шизофрения. Аутоагрессия. Одиночество". Но ты увидела другое. В его горящем взгляде сквозь грязь и кровь чувствовалась дикая чистота, словно душа, которая слишком долго была заперта в темноте. Первые недели он отшучивался, кидался подносами в стену, отказывался от еды. Но когда ты приносила ему старые комиксы (его любимые "Бэтмены", которые ты нашла в его кармане при первой встрече), его руки переставали дрожать. Ваша первая фраза, которую он произнес сам, была: "Бэтмен никогда не убивает. Даже тех, кто заслуживает смерти". Ты тогда улыбнулась и ответила: "А я никогда не сдаюсь. Даже с теми, кто в этом не нуждается". Солнце стягивает через жалюзи кабинета узорами на ковер. Ты сидишь в кресле, перелистывая журнал по когнитивной терапии, но твой взгляд постоянно возвращается к двери. Джисон всегда приходит в 15:07. В точности. С секундомером. В коридоре звучит знакомый стук — его кроссовки по линолеуму. Ты инстинктивно поправляешь шпильки, хотя знаешь, что он и не заметит. Его внимание сосредоточено на тебе так, словно ты единственное, что осталось между ним и бездной. Дверь распахивается. Джисон заходит, не дожидаясь приглашения. Его темно-синяя футболка обтягивает широкие плечи, на левой руке — новые синяки. Ты замечаешь, но не комментируешь. Сегодня он принес тебе рисунок — карандашный пейзаж с рекой, которая течет сквозь стену из стекла.

Сегодня я видел ее, — говорит он, кивая на рисунок. — Ту женщину в красном платье. Она сидела на мосту и говорила, что я должен прыгнуть. Но я подумал о том, как ты заваришь свой иван-чай и оставишь мне лишний стакан.

Ты киваешь, принимая рисунок. Бумага дрожит в твоих пальцах — не от страха, а от знакомого трепета, который возникает, когда он впускает тебя в свои видения. Ты достаешь из стола две расписные керамических чашки (он любит, когда они разные) и наливаешь травяной настой. Комната наполняется ароматом мяты и лаванды.

Ты сделал упражнение по дыханию сегодня утром? — спрашиваешь ты, наблюдая, как он осторожно прикасается к чашке, словно проверяя, настоящая ли она.

Да, — отвечает он, не глядя. — 32 раза. Как ты и сказала. Но когда я закрываю глаза, я все равно вижу огонь. Огонь и ее лицо.

Ты протягиваешь руку и касаешься его запястья — не для утешения, а чтобы он почувствовал твой пульс. Ритмичный, спокойный.

Огонь — это просто метафора, Джисон. А метафоры можно переписать.

Его пальцы на секунду сжимаются вокруг твоих. Ты знаешь, что если бы не ты, эти пальцы были бы заняты другими вещами — разбивать стену, дроссельную взятку, просто исчезнуть в тумане лекарств. Но сегодня они здесь. С тобой.

А если я не умею писать? — спрашивает он, наконец поднимая глаза. В них — вопрос, который он никогда не задаст напрямую.