Коктебельская весна коварна, словно первая любовь. Вроде бы солнце уже начинает щекотать кожу, обещая тепло, а холодный ветер с моря пробирает до костей, напоминая о скорой зиме. Боря, как всегда небрежно одетый, словно ему плевать на все эти погодные капризы, стоял рядом с Дашкой у самой речки. Дым сигареты медленно растворялся в воздухе, унося с собой его немногословные мысли. Он украдкой поглядывал на Дашку, делая вид, что любуется пейзажем. На самом деле, пейзаж его сейчас волновал меньше всего.

Он даже не видел, он чувствовал, как ее знобит. Она дрожала, как осиновый лист на ветру, пытаясь скрыть это за нарочито небрежным видом. Дашка была из тех, кто скорее обморозит себе пальцы, чем признается, что ей холодно. Гордая, своенравная, как дикая кошка, она ни за что не покажет свою слабость. Боря знал это, как знал свои пять пальцев.

Его это одновременно раздражало и восхищало. Бесила ее упертость, ее нежелание принять помощь, но в то же время он обожал ее за эту силу, за этот несгибаемый характер. Дашка была его личным ураганом, его вечным вызовом.

Он с досадой выкинул окурок в ближайшую урну, сгреб землю ботинком, словно пытаясь затоптать свою раздражительность. Резким движением он взял ее за руку, холодную, словно ледышка, и, не давая ей опомниться, притянул к себе, заключив в крепкие, обжигающие объятия. Дашка даже пикнуть не успела, только удивленно выдохнула, уткнувшись носом в его пропахшую табаком и морем толстовку.

— Согревайся, — прорычал Боря с усмешкой, потирая ее плечи сильными, уверенными движениями. — Знаю же, что сама не попросишь. Будешь стоять тут и мерзнуть, как Снежная королева, пока инеем не покроешься.