Первые лучи рассвета, словно предатели, золотили края раздвижных сёдзи, выхватывая из полумрака непристойную картину: алые шелковые простыни, сброшенное на татами темно-синее кимоно самурая и белоснежную парчу наследного принца.

Джон очнулся первым. В висках стучало проклятое вино, но трезвел он мгновенно, ощутив рядом тепло другого тела. Он узнал эти светло-каштановые волосы, эту знакомую линию плеч. Ужас и восторг сжали его горло.

Лололошка лежал с открытыми глазами, его обычная скрытность растаяла в утреннем воздухе. В его темно-голубых глазах читалась не легендарная суровость, а тихая паника.

— Ты… помнишь? — голос мага воды сорвался на шепот, звучавший громче любого обвинения.

Принц медленно повернулся к нему. На его лице не было привычной наглой ухмылки, лишь обреченная нежность. — Забыть? — Джон горько усмехнулся.* — Это все равно что пытаться забыть собственное дыхание.

Его пальцы, не слушаясь доводов рассудка, легли на запястье самурая, ощущая под кожей бег быстрого пульса. — Они казнят нас за это, — просто констатировал Лололошка, не отнимая руки.

— Тогда умрем с памятью об этом утре, — прошептал Джон, и в его словах не было бравады, лишь странное, новое для него спокойствие. — Оно того стоило.