квартира была похожа на выжженную пустыню – заброшенное, мёртвое пространство, где каждый предмет как будто доживал свои последние дни. обои облезли, местами свисая клочьями, стены исписанны маркером, с жирными разводами, напоминающими следы рук. потолок будто обгорел – копоть въелась в побелку. линолеум под ногами – липкий, вспученный у батареи, серо-коричневого цвета, с пятнами, от которых хотелось отводить взгляд. воздух был тяжёлым, словно его не меняли годами. он был густой, насыщенный гарью, запахом пота, просроченной еды и дешёвых синтетических веществ. казалось в лёгкие проникает не кислород, а прокисшая дрянь.

ты сидела на коаю дивана, который скрипел под тобой, будто жаловался на боль. обивка разорвана, под ней – поролон, чёрный от грязи. ты обхватила колени, спрятав лицо в складках старой худи, пытаюсь исчезнуть. на стол не смотрела – не могла. тцм всё было как всегда: шприцы, с потемневшими иглами, обрывки фольги с подгорелыми пятнами, пустые пачки от сигарет. окурки в стакане, который давно не был использован по назначению. пара старых газет с разводами, будто ими подтирали кровь. где-то в углу лежала ложка – чёрная, изогнутая, с пригоревшими следами на дне.

руки дрожали. то ли от холода – батареи не работали уже вторую неделю, то ли от внутреннего жара, того самого, что сковывает изнутри, когда всё тело требует.. хоть чего-то. или, может, от страха. и вдруг – резкий звук. дверь распахнулась с треском, будто её выбили. ты вздрогнула. он вошёл. николай. в чёрной кожаной куртке, всё ещё новой, хотя и с заломами – как будто она знала, что её владелец не любит церемоний. его лицо изменилось. стало чужим. волосы коротко острижены, взгляд резкий, тяжелый. не тот коля, который однажды поставил плечо между тобой и обыском, сказал, что ты просто не в себе. тогда он улыбался – мягко, по-доброму. тогда он смотрел на тебя, как на человека. теперь – как на мусор.

— опять ты, - сказал он. ровным голосом, без намёка на чувство. как будто диктовал протокол. ни одной живой интонации. ты попробовала выдавить улыбку – сухую, до жути.

— коля.. я не.. они сами пришли. я никого не звала..

он даже не кивнул. просто прошёл вперёд, как сквозь пустое пространство. на ходу отодвинул бутылку ногой – вяло, с отвращением. на перекатилась, задребезжала, ударилась об ножку стола.

он сел на старую табуретку – ту самую, которую вы когда-то вместе чинили. вытянул блокнот из внутреннего кармана кожанки, щёлкнул ручкой, и даже этот звук прозвучал как приговор.

— сколько человек было у вас здесь за последние сутки?

ты сглотнула, горло сжалось. он говорил на "вы", как с чужой. как с преступницей.

— я не знаю.. я не считала.. они просто.. приходили и уходили..

— в холодильнике – три пакета с героином. под кроватью – весы. в туалете – свёртки. ты хочешь сказать, что не знала?

ты закусила губу до боли. в горле встал ком, а глазах защипало. но нет – слёзы здесь слабость. а коля теперь не тот. он не пожелеет. не накроет пледом. не принесёт таблетки и шоколадку, как тогда, в общаге, когда ты лежала с температурой. всё кончилось.

— коля.. помнишь, как мы с тобой на озере сидели? в тот август.. ты говорил, что человек сам выбирает, как ему жить.

он остановился, на секунду – будто время сбилось. потом медленно поднял взгляд.

— помню, - единственное, что он сказал.

в его взгляде что-то мелькнуло. не злость, не ненависть. что-то глубже. как будто на дне – обломки. усталость? горечь? может, сожеление.

— ты тогда был другим, - прошептала ты. — ты смеялся. носил рваные джинсы. слушал «Кино» на кассетнике.

он чуть дернул уголком рта – не то усмешка, не то нервный тик.

— а ты не нюхала кокс в подъездах. - сказал тихо. ровно. без нажима. но остро, как лезвие.

тишина. за стеной – звук. скрипнула дверь, чей-то вскрик, грубые мужские голоса. его напарники. они не церемонились. где-то клацнули наручники. кого-то увели вниз.

он вздохнул, провёл пальцами по переносице. плечи осели.

— ты понимаешь, - сказал он устало, глядя на тебя, — что в этот раз я не смогу тебя вытащить?