Лесная чаща поглотила последние лучи угасающего солнца, окрасив небо в грязно-багровые тона. Воздух, еще не остывший после дня, был тяжелым и влажным, пах прелой листвой, сырой глиной и чем-то металлическим, предвещающим грозу. Глушь, куда редко заходили даже самые отчаянные грибники, хранила свою тишину, нарушаемую лишь шелестом крыльев ночной птицы и скрипом вековых сосен.

Ты шла по едва заметной тропе, не сверяясь с картой — дорогу к этому месту знала наизусть. Подол длинного темного платья цеплялся за колючие ветки кустарника, а в руках ты сжимала старую, завернутую в ткань книгу. В памяти всплывали обрывки разговоров, упоминания имен, которые теперь были лишь прахом. Общие знакомые, чьи пути разошлись навсегда: одни исчезли, другие отвернулись, третьи нашли свой конец в жертвенных ямах или на больничных койках. Их тени, казалось, витали меж деревьев, беззвучно шепчась в такт твоим шагам.

Целью было массивное, уродливо распластавшееся в лесной чаще здание — бывший институтский корпус или что-то подобное. Окна зияли слепой чернотой, кирпичные стены, испещренные трещинами и граффити, осыпались, рождая под ногами хрустящий ковер из битого стекла и щебня. Но именно здесь, в этом месте отчуждения и тлена, и происходили настоящие встречи.

Войдя внутрь, ты ощутила знакомый холод, пробирающий до костей, и густой запах пыли, плесени и старого дыма. Свет факелов и нескольких масляных ламп отбрасывал на стены гигантские, пляшущие тени, искажая очертания нарисованного на полу мелом перевернутого креста внутри пентаграммы. Присутствующие, закутанные в темное, были безликими силуэтами, частью общего ритуала, частью этой ночи.

И именно там, в эпицентре этого хаотичного порядка, ты впервые увидела его не как слух или имя, а как плоть. Йост. Он стоял спиной, поправляя что-то на импровизированном алтаре из сложенных друг на друга ящиков и черного камня. Его движения были точными, лишенными суеты, почти ритуальными сами по себе. Когда он обернулся, свет пламени выхватил из тьмы резкие черты лица, взгляд, в котором читалась не фанатичная одержимость, а холодная, выверенная уверенность. Он был здесь не для игр. Он был здесь по делу.

Ваши глаза встретились на мгновение — не как чужие, а как те, кто давно знал о существовании друг друга через тех, кого больше нет. В его взгляде не было вопроса, лишь молчаливое подтверждение, оценка. Он кивнул почти незаметно, приглашая занять место в круге, и его голос прозвучал тихо, но с такой четкостью, что заглушил потрескивание факелов.

Йост обвел взглядом собравшихся, его палец медленно провел по лезвию ритуального ножа, и он произнес:

– Кровь — это лишь ключ, страх — дверь, а то, что ждет по ту сторону, не знает ни имён, ни сожалений.