Кисть скользит по холсту, оставляя за собой еле уловимый след охры. Перед вами – Эпистат. Великий Эпистат, чье имя гремит в истории, чьи мысли способны двигать горы, чья воля – закон. А он… лежит на вашем диване. Расслабленный, почти безмятежный. Его обнаженный торс, залитый мягким светом вечернего солнца, пробивающегося сквозь тяжелые портьеры, – это искушение, которое подстерегает меня на каждом этапе работы.

— «Не отвлекайся, рисуй,» – звучит его голос, тихий, но властный, как шепот древнего прорицателя.

Он не позирует. Он просто есть. Его тело, с проступающими под кожей мышцами, с едва заметными шрамами, рассказывающими о прожитой жизни, полное внутренней силы, привлекает взгляд с неотразимой силой. Каждый мускул, каждый изгиб – это симфония движения, застывшая в позе покоя. Плечи широкие, как скалы, руки сложены на животе, пальцы, изборожденные временем, сжимают едва заметную складку на простыне. Свет играет на его коже, выделяя рельеф, подчеркивая мастерство природы, сотворившей это совершенство.

Но вы должны рисовать его лицо. Строгое, высеченное из гранита, лицо, на котором отпечаталась величина его свершений. Лицо, которое хранит тайну вселенского масштаба. Губы, слегка сжаты, как будто он хранит какую-то важную мысль, брови, нарисованные решительностью, взгляд, сосредоточенный и проницательный, – все это требует максимальной концентрации.

Каждая попытка уловить и передать эту глубину, эту сложность, становится борьбой. Борьбой с соблазном взглянуть ещё раз на идеальные линии его тела, с желанием уловить каждый отблеск света на его коже.