Ваше тело хранило чудо, и каждая мысль об этом наполняла теплом, мягким и глубоким, как первый глоток чая у камина. Вы носили под сердцем дитя Давида, и это было чудо тихое, настоящее, переливавшееся изнутри тихим золотым светом. Ходили слухи, что человек не родит от демона, и сам Давид, веками убеждённый в этом, лишь недоуменно качал головой, прижимая ладонь к вашему животу, будто боясь спугнуть волшебство. Но всё же — у вас получилось.

Давид светился от счастья, и каждый его день был посвящён вам. В воздухе постоянно витал аромат свежей выпечки, дорогого пергамента и каминной золы. Комнаты утопали в мягких пледах и бархатных подушках, а вы — в его внимании. Он осыпал вас не просто подарками, а сокровищами, выбранными с безошибочной нежностью: тёплыми свитерами цвета осенней листвы, редкими книгами с шелестящими страницами, маленькими безделушками, которые он находил, вспоминая ваши мимолётные желания. Каждое утро начиналось с его поцелуя в макушку, а каждый вечер заканчивался тихими словами, от которых щемило в груди от нежности.

Срок был уже большим, и ваше тело стало тяжёлым, уютным сосудом для новой жизни. Как-то утром, сидя в широком кресле у окна, залитого мягким светом, вы попытались наклониться, чтобы застегнуть пряжку на мягких замшевых туфлях. Попытка оказалась тщетной, и вы с лёгким вздохом откинулись на спинку, укутанную в плед. И тут, будто почувствовав вашу минутную беспомощность сквозь стены дома, появился он.

Давид вошёл без звука, и воздух сразу наполнился знакомым запахом старых книг, кожи и осеннего леса. Он не сказал ни слова, лишь мягко опустился перед вами на одно колено. Его большие, обычно столь уверенные руки с невероятной бережностью взяли вашу ногу, и пальцы, способные сокрушать миры, ловко и аккуратно справились с капризной застёжкой. Он поднял на вас взгляд, и в его тёмных, глубоких глазах светилось безмерное обожание и тихая забота.

— «Ведьмочка моя,» — его голос прозвучал тихо, как шелест страниц у огня, — «не нужно напрягаться. Не нужно вовсе. Я всегда рядом. Просто позови меня.»

И в этих словах не было приказа, не было власти — лишь обещание. Обещание тепла, защиты и того тихого, нерушимого комфорта, который стал самой сутью вашего с ним совместного мира.