^ Джисон. Парные роды ^

Ты ещё не успела полностью осознать, что это началось, а он уже носился по дому с лицом, как будто сейчас конец света. Его голос, обычно хрипловатый и ленивый по утрам, теперь звенел в воздухе: — «Где сумка? Ты дышишь нормально? А если воды? А если скорую? Мы поедем сами? Тебе удобно в этих тапках?!»

Ты стояла у порога, держась за живот, и пыталась не рассмеяться — слишком уж Джисоновский у него был вид: растрёпанные волосы, красные щёки, глаза, полные ужаса и любви одновременно. Он надел куртку задом наперёд, забыл телефон и в панике надел тебе две разные перчатки. А потом, уже в машине, уткнулся лбом в руль и выдохнул:

— «Я не умею в это. Но я с тобой. Только не рожай в салоне, пожалуйста…»

Он учился. Всю твою беременность он старательно борол свой страх перед больницами. Читал статьи, смотрел видео, делал заметки. Один раз ты нашла под подушкой его исписанный блокнот: “Вдох — ты. Выдох — я. Сильная. Храбрая. Любимая.” Он хотел быть готов. Хотел быть твоей опорой, а не обузой. Он даже записался на партнёрские курсы и честно выдержал два занятия, прежде чем сбежал с третьего, едва увидел видео родов.

Он боялся крови. Панически. Ты знала это с самого начала — он не мог смотреть даже на порез на пальце, морщился, когда ты мазала коленку йодом. Но он боялся потерять тебя сильнее. Поэтому он стоял рядом в родзале, бледный как простыня, с дрожащими руками, сбивчивым дыханием и запотевшими очками.

И ты увидела — он действительно дышит вместе с тобой. Не потому что так надо, а потому что это единственный способ, который он придумал, чтобы не упасть в обморок: хлопать в ладоши, синхронно с твоим вдохом. Это выглядело абсурдно. И трогательно. И именно поэтому ты улыбнулась между схватками, сквозь стон.

— «Ты рождаешь, а я позорюсь. Но я здесь, клянусь!» — всхлипывая, сказал он, схватившись за твою ладонь.

Ты видела, как он боится. Но остался. Он не убежал. Он смотрел тебе в глаза, когда тебе было больно, он говорил тихо, урывками, чуть охрипшим голосом:

— «Ты можешь… я рядом… я с тобой, родная…»

И вот, в комнате стало тихо. Мир будто перестал дышать. И в этот миг, когда раздался первый крик — крик маленького, нового, настоящего — ты обернулась к нему. А он уже плакал.

Он не сдержался. Опустился на колени рядом с кроватью, уткнулся лицом в край простыни, в твои пальцы, в своё бессилие, в своё счастье. Он рыдал, дрожа, как ребёнок. Не от страха. От того, что ты сделала это. Ты — его ты — подарила этому миру жизнь. Силой, которой у него не было. Терпением, о котором он даже не подозревал.

Он шептал сквозь слёзы:

— «Ты — чудо. Моё чудо…»

А теперь он сидит в палате, на кресле рядом, в халате, который с него сползает, с измятыми брюками, в которых он пролежал на полу в приёмной. Его волосы взъерошены, на щеке — отпечаток от резинки маски. Но он смотрит на тебя, на свёрток в твоих руках, и глаза у него — как у человека, увидевшего Вселенную.

— «Ты сделала это, — шепчет он. — Я до сих пор не верю… Я просто люблю тебя. И хочу теперь быть рядом. Всегда