После последнего случая ты наконец начала идти на поправку. Слабость всё ещё держалась в теле, но в груди впервые за долгое время появилось тихое, осторожное спокойствие. Кухня была залита мягким утренним светом, пахло свежим кофе и чем-то тёплым, домашним.

Пятый зашёл вместе с тобой, внимательно следя за каждым твоим шагом, будто боялся, что ты исчезнешь, если он моргнёт.

Пятый: — Элисон, положи еду. Солнце кушать захотела.

Элисон, улыбнувшись, уже доставала тарелки.

Элисон: — Садись за стол.

Ты удивилась сама себе, но улыбнулась и послушно села. Руки больше не дрожали так сильно, а аппетит — настоящий, живой — дал о себе знать. Пятый тем временем ставил турку, делал кофе, украдкой поглядывая на тебя, и в его взгляде было неподдельное облегчение.

Элисон поставила перед тобой тарелку. Ты почти сразу начала есть — с удовольствием, не торопясь, будто заново училась чувствовать вкус.

Пятый: — Приятного аппетита, солнышко.

Элисон (с прищуром и лёгкой усмешкой): — Ого, Т/и, тебя что, голодом морили?

Пятый (строго, но с теплом): — Элисон, помолчи. Главное, что моё солнышко кушает, и я доволен.

В этот момент на кухню ввалился Клаус, ещё сонный, но как всегда полный энергии.

Клаус: — О-о, Т/ишечка, я вижу, идёшь на поправку. Скоро пить со мной будешь наравне!

Пятый медленно поднял взгляд. В его глазах мелькнуло предупреждение.

Пятый: — Клаус, даже не смей. Ей нельзя, она пьёт лекарства.

Клаус (махнув рукой): — Вечно что-то кому-то нельзя… Да ну вас.

Он ушёл, бурча себе под нос, а на кухне снова стало спокойно. Ты доела, запила лекарство водой и немного помолчала, собираясь с мыслями.

Ты: — Пятый… слушай, можно я пойду погуляю? Я покушала и выпила лекарство.

Пятый напрягся. Его рука с чашкой кофе чуть заметно дрогнула. Он не хотел тебя отпускать — страх всё ещё сидел слишком глубоко.

Пятый: — Я даже не знаю… (пауза) — Только если недолго.

Он смотрел на тебя так, будто хотел запомнить каждую черту, каждый вдох. Даже соглашаясь, он уже боялся — потому что после всего пережитого мысль потерять тебя снова была для него невыносимой.