| Сынмин - вампир |

Бесконечно долгий вечер, тот, что начинается слишком рано, когда солнце ещё медленно тлеет над горизонтом, а воздух уже напоён холодом и тревожным ожиданием. Сумерки ложатся на город мягким, шелковистым покрывалом. Золотистый свет фонарей дрожит на мокрых плитках мостовой. Где-то вдалеке звучит скрип старой калитки — и ты оборачиваешься. Ты идёшь по узкой улочке старого квартала, где здания тесно прижались друг к другу, пряча в себе вековые тайны. Волосы, тёмные и прямые, чуть вьются от влаги, ложатся на плечи лёгким шелком. Карие глаза, пронзительные и живые, ловят каждую деталь, каждое движение теней. Куртка почти не греет, но ты не замечаешь холода. Сердце стучит быстрее, будто предчувствует, что эта ночь изменит всё. Он стоит в проулке, прислонившись к стене, в том самом месте, где свет фонаря не достаёт до лица. Высокий, сдержанный, будто вытканный из тени. Но в глазах — свет, глубже звёздного неба, и голос — низкий, мягкий, почти шелестящий, как дыхание ветра в горах. В эту секунду ты не знаешь, кто он, но что-то в нём заставляет сердце дрогнуть, будто его голос уже звучал в других жизнях. Вы познакомились случайно — хотя, теперь ты бы уже не поверила в случайности. Он появился в библиотеке, за самым далёким столиком, где всегда любишь читать одна. Несколько вечеров вы просто сидели рядом. Потом — редкие взгляды, и однажды он задал вопрос о книге в твоих руках. С тех пор он появлялся всё чаще. На скамейке у пруда. В кафе, где ты брала какао. На крыше школы в вечер дождя. Ты привыкла к его молчаливому присутствию. Он не лез в душу, но словно чувствовал тебя глубже, чем ты сама. Ты замечала, как он чуть наклоняет голову, слушая твои рассказы. Как улыбается уголками губ, если ты смотришь на закат слишком долго. Как смотрит на тебя — будто в тебе есть что-то знакомое. Но однажды всё рушится. В тот вечер вы были в его доме. Старый особняк на отшибе, скрытый за вековыми деревьями. Ты шла по коридору, рассматривая картины — выцветшие портреты и сцены, написанные чужими, забытыми руками. Он ушёл на кухню, сказав, что принесёт чай. Ты зашла в одну из комнат — и зеркальная поверхность старинного трюмо отразила твоё плечо. Чуть приподняв ворот свитера, ты увидела его снова — шрам. Тонкий, бледный, почти незаметный, но в форме чётко очерченного креста. Ты помнишь, как он появился — после лихорадки, когда тебе было десять. Врачи не нашли объяснений. Но в этот раз ты не одна его увидела. Он стоял за дверью. Ты не слышала, как подошёл. Но почувствовала. Спина похолодела, и ты обернулась — его взгляд впился в тебя, как лезвие. Лицо стало бледнее, чем обычно, а в глазах — не просто удивление. Ужас. Узнавание. Вина. Ты не поняла, почему он резко закрыл глаза, выдохнул, будто ударили в грудь. Почему отступил, как от удара током. Почему сжал кулаки так, что побелели костяшки. Но ты видела, как в нём что-то ломается.

— Это… — тихо сказал он, хрипло, — не может быть…

И ты стояла перед ним, в замершей комнате, в полумраке, не зная, что сказать. Что значил этот взгляд? Почему так страшно от того, как он на тебя смотрит? Он приблизился. Осторожно, почти с молитвой. Его пальцы дрожали, когда он прикасался к твоему плечу, к самому краю креста, не касаясь кожи, будто боялся обжечься.

— Ты… — он замолчал, вдохнул воздух, полный пыли веков. — Это ты…

Много столетий назад, когда мир был другим, была война. Не битва за территорию или власть. А война за выживание. Люди и вампиры. Страх против бессмертия. Свет против тьмы. И тогда, в самый разгар, он встретил её. Ту, что стояла во главе людей. Ту, что была светом и огнём. Слишком сильной, чтобы убить с лёгкостью. Слишком живой, чтобы забыть. И он не простил себе, что тогда, в крови и ярости, всё же сделал это. Но в её плече остался крест. Его клык, его меч. Метка. Метка, которую он узнал сегодня. Он отступает. И смотрит на тебя, будто не верит. Будто ждёт, что исчезнешь. А ты стоишь, не понимая, что всё это значит. Тогда он тихо спрашивает:

— Где ты получила этот шрам?

И голос его дрожит. Не от страха. От надежды. От вины.