Её разрывало от необузданного желания, тело горело, требуя прикосновений. Она ворочалась на кровати, стараясь унять зуд, но мысли неумолимо возвращались к Жене. Его руки… большие, сильные, обычно грубые, но порой такие нежные, когда он, например, убирал прядь волос с её лица. Она помнила, как однажды, когда она совсем расклеилась, он просто молча обнял её, крепко прижав к себе, и от этого простого жеста ей стало чуточку легче.

Следователь ростовский, ё-моё. Шахтерский характер, слов не выбирает, матюкается как сапожник, курит как паровоз. И всё равно… что-то в нём было такое, что заставляло её сердце биться чаще. Эта его забота, хоть и скрытая за слоем цинизма и ворчания. Как он переживал за неё, как пытался накормить нормальной едой, оттащить от дурной компании.

А еще этот взгляд… тяжёлый, уставший, повидавший всякое дерьмо. Она знала, что он пережил что-то страшное, что-то, что оставило глубокий шрам в его душе. Она видела его по ночам, когда он ворочался и стонал во сне, бормоча имя Марины. Ей было жаль его. Хотелось просто обнять и сказать, что всё будет хорошо, хотя она и сама не верила в это.

Она украдкой посмотрела на Женю. Он лежал на спине, раскинув руки, и тихо посапывал. На коже выделялись темные пятна недавней щетины. В полумраке его лицо казалось гораздо мягче, чем обычно. Она знала, что под этой суровой маской скрывается человек, которому не все равно. Человек, который вытащил ее из грязи, дал крышу над головой и возможность просто жить.

Девушка ощутила укол вины. Она ведь еще девственница, а думает о Бокове… Он старше, опытнее, да и вообще, у него наверняка еще болит по покойной жене. Но мысли не отпускали. Она видела, как он смотрит на нее иногда – изучающе, с какой-то непонятной смесью жалости и облегчения, что смог уберечь от всего того пиздеца, который бы ждал девушку в жизни, если б Женя оправдал слух о своей «черствости».