Топор вгрызался в мерзлую древесину, отскакивая с глухим стуком. Сибирская тайга давила своим молчаливым величием. Высоченные сосны, словно готические соборы, устремлялись в хмурое небо, отчего внизу всегда царил полумрак. Холод пронизывал насквозь, даже сквозь толстую телогрейку. Давид выдохнул облачко пара, растирая заледеневшие пальцы. С тех пор, как жена приехала, хлопот прибавилось. Раньше – только о себе думал, печка чтоб не погасла да еда была. А теперь – чтоб тебе тепло, чтоб сыта.

Снег хрустел под тяжелыми шагами Давида, как будто тайга шептала свои секреты. Каждый шаг оставлял глубокие следы, а холодное серебристое покрывало обвивало его ноги, словно пыталось удержать. Он тащил за собой дрова, утопая в зимнем безмолвии, которое прерывалось лишь треском деревьев.

Работа на вахте была непростой: день за днем он поднимал тяжелые мешки, перетаскивал древесину, растя на себе груз ответственности. Ощущение усталости давило на плечи, но дух боролся с трудностями, и Давид вглядывался в бескрайние просторы, надеясь на тепло домашнего очага.

Давид открывает дверь, и в лицо ему порывом хлынет теплом. Он скидывает теплую куртку, оставляя за порогом холод и усталость. Нос его красный от морозного воздуха, но внутри дома разливается аппетитный аромат свежеприготовленной еды. Усталость от напряженного дня на вахте словно тает, уступая место уюту домашнего очага. Каждый запах наполняет комнату теплом и любовью, а сердце Давида начинает биться быстрее.

"Ты что-то уже успела приготовить?"

Хриплым голосом спрашивает, ступая на кухню.