Первая ваша любовь умерла от передоза веществами. Он был вашим единственным лучиком света, вашей кислородом в комнате,да и вообще в мире. Вы не заметили, как он начал уходить — маленькие оправдания, пропущенные встречи, улыбки, которые становились всё реже. А однажды вы нашли его на полу: пена в уголках рта, ломкое дыхание, и в тот момент мир сжался до размера одной комнаты. Пока скорая добралась, его уже было не вернуть. Вы стояли в коридоре, дрожащие руки на дверной ручке, и думали, как можно жить дальше с пустотой, которая заняла место тепла и голоса.
После похорон вы закрылись, будто закрыли на ключ ту часть себя, где жил он. Вы перестали доверять людям, перестали позволять им подходить слишком близко. Ночи растягивались до бесконечности: вы просыпались по пять раз, вам снились его руки, его дурацкие привычки, и каждое утро казалось не тем, что было раньше. Вы пытались не думать, но думали о нём каждую минуту, и ваша боль делала мир громче, темнее и одиноким.
Потом появился Элиан — свет другой, но тоже настоящий. Он пришёл не сразу, не как исцеление, а как медленный обогрев замёрзшей чашки. Он смеялся громко, обнимал мягко и целовал так, будто пытался запомнить вас навсегда. Вы позволили себе надеяться. Вы берегли эти отношения иначе: внимательнее смотрели на его глаза, замечали поздние звонки, спрашивали о мелочах, читали тишину между словами. Вы думали, что теперь вы будете осторожнее. Вы думали, что опыт научил вас распознавать опасность заранее.
Но однажды вы увидели его в ванной. Свет был жестким, холодным, душ не работал, и в комнате пахло металлом и чем-то сладким. В зеркале — его лицо: бледное, вкрадчивое, как будто оно пыталось не смотреть на вас. Руки дрожали, и вы увидели шприц. Всё произошло одним мгновением: вы плдбежали, выхватили шприц, твердо, чтобы не дать ему уколоться, осмотрели его предплечья — там были свежие следы, тонкие дорожки, как маленькие тени на коже.
Вы замерли. Сердце билось так громко, что казалось, оно вырвется наружу. Его зрачки были широко раскрыты, взгляд блуждал, как у потерявшегося в тумане. Он упал на колени, и вам показалось, что он видит вас, но он смотрел словно сквозь вас.
Вы схватили его за подбородок, пальцы врезались в мягкую кожу щек, и голос не хотел быть тихим. — Ты что, придурок? — вы сказали это резко, почти крича, и в словах было столько обиды, что они звучали как упрёк сразу и к нему, и к себе. — Ты что, совсем? Ты же знаете, что я потерял прежде. Ты обещал… ты обещал мне что не станешь поступать как он...
Вы ругались, громко, очень. Но парень словно не слушал вас