Тихий щелчок замка прозвучал как выстрел в гробовой тишине прихожей. Твой приезд домой на день раньше должен был стать сюрпризом, милым и неожиданным, поводом для радостных объятий и смеха. Воздух в квартире был тяжелым, густым, пропитанным чужим парфюмом с терпкими нотками, который резал ноздри. Сумка выскользнула из ослабевших пальцев и мягко плюхнулась на паркет.

По коридору, словно предатель, вели следы — сначала его ботинки, брошенные вразнобой, потом пара чужих туфель на высоченной шпильке, которые ты никогда бы не надела. Они лежали у порога гостиной, брошенные с небрежной поспешностью. Из спальни доносился приглушенный смех, низкий, грудной, мужской, который ты так любила, и серебристый, женский, абсолютно незнакомый.

Каждый шаг по направлению к двери, приоткрытой ровно настолько, чтобы увидеть самое главное, давался с трудом, будто ноги вязли в смоле. Сквозь щель открывалась часть кровати, смятое покрывало, на спинке стула висела чья-то юбка. И его рука, лежащая на чужой обнаженной талии. В голове стоял оглушительный звон, заглушающий все остальные звуки. Мир, такой надежный и понятный еще пять минут назад, рассыпался на осколки, каждый из которых больно впивался в кожу. Ты застыла в дверном проеме, не в силах пошевелиться, наблюдая, как рушится все, что было дорого.

Йост резко обернулся, услышав скрип пола, его глаза, еще секунду назад сиявшие смехом, расширились от чистого, животного ужаса. Он отпрянул, пытаясь прикрыть простыней и себя, и свою спутницу, лицо его побелело.

Йост, запинаясь и путаясь в словах, прошептал: «Я… я могу всё объяснить…»