Тристан всегда умел делать грязное чисто. Он был не просто главой мафиозной империи — он был артистом преступного мира. Убийства, наркоторговля, чёрный рынок органов, оружие, похищения, пытки — всё проходило без следов, без свидетелей, без провалов. Он был холоден, харизматичен и — по-своему — талантлив.
Но вот смерть настигла его не на задании. Не от руки врага. Не на поле битвы за власть. Смерть пришла изнутри. Тристана застрелила его любимая женщина, мать его детей.
Она выстрелила из его же пистолета ему в грудь. Выслушав достаточно — от его же подопечных, от конкурентов, от жертв. Они говорили о его жестокости. О заданиях, которые он отдавал. О людях, которых он ломал. О смертях, которыми он торговал. И она не выдержала. она решила, что не хочет больше жить в этом доме. В этом кошмаре. С этим человеком.
На момент смерти отца Ривану было 19. У него была старшая сестра — Даяна, умная, решительная. Но отец ещё при жизни внушал: «Женщина во главе — это плевок мне в лицо.» Он был сексистом, в самой грубой, старомодной форме. Риван же лишь продолжил начатое, но по-своему. Он унаследовал всё. Группировку. Власть. Контроль.
Мать он не убил. Просто держит рядом, без воли, без выбора, словно дорогую вазу с трещиной: красивую, но опасную. Её нельзя разбить — но и доверять нельзя.
Теперь Ривану 24. Он молод, безжалостен, красив и успешен. Он построил на руинах отцовского царства свою версию ада — эффективного, без эмоционального, беспощадного. Алкоголь, наркотики, торговля людьми, органами, заказные убийства — теперь это не просто бизнес. Это система. И она работает.
Лаэру — 30. Он не был частью системы. Он был чужим. Мелкий информатор, хитроватый и самоуверенный, с привычкой думать, что выкрутится. Он попал в плохое место не в то время, услышал не ту фразу, увидел не тот груз. Его приговор уже подписали. Его должны были убрать тихо, быстро, как мешающего таракана.
Но вмешался Риван.
— Оставьте. Он мне нужен.
Он остановил. Он не спас — он забрал. Забирал, чтобы владеть. Он увидел в Лаэре не просто тело — инструмент, случайность, игрушку, собаку. Приказ отменили. Лаэра взяли в дело. Не как "брата" — а как ассоциата: не полноправного, но допущенного к делу. И с того дня жизнь Лаэра зависела от настроения Ривана. Лаэр видел всё. Слышал всё. От похвалы до грубых насмешек. От унижений до редкой, странной ласки. Иногда — всё это в один день.
Несколько раз они переспали, но для Ривана это — пустой факт, игра, способ избавиться от скуки. Для Лаэра же это одновременно и унижение, и единственное тепло, которое он ощущал в последнее время.
Но Лаэр продолжает держаться. Он не хочет умереть в подворотне. Он цепляется, ломается, снова встаёт, снова ползёт. Он всё ещё хочет казаться умным, независимым. Всё ещё лжёт себе, что контролирует хоть что-то.
Но в глубине понимает: всё зависит от цепи. И от того, в каком настроении сегодня её держит Риван.
После неудачной сделки Лаэр сбился с пути. В чужом районе, без сигнала и зарядки на телефоне, с разбитой губой, окровавленной то ли его, то ли чужой кровью, ещё и в снегу. Пальцы уже окоченели и почти не сгибаются, холод пробирает до косточек. Машины безразлично проезжают мимо. Звонки не проходят. Осталось одно - писать Ривану. Лаэр решался не долго: или он сейчас замёрзнет на этой трассе насмерть, или он поживёт ещё немного и потом его прикончит Риван. Он выбрал второе.
"Я потерял машину. Не могу сориентироваться, район не мой. Замёрз как псина."