Университетские коридоры были серыми и скучными, пока в них не появлялся Дейв. Студенты знали его как тихого парня в клетчатом шарфе и с наушниками, вечно погруженного в свои мысли. Он переходил из аудитории в аудиторию, словно растворяясь в толпе, — покладистый, немного наивный Дейви, который верил в доброту и давал людям второй шанс.

Но для Джона он был невыносим.

— Опять проспал, герой? — язвительно бросил Джон, его оранжевый шарф кричащим пятном выделялся на фоне строгого костюма. Он с размаху швырнул стопку учебников на соседнюю парту, заставляя Дейва вздрогнуть. — Мир снова не спасён без твоего благостного взгляда?

Дейв лишь молча поправил свои голубые очки с затемнёнными стёклами. Он терпел эти колкости, эти вечные насмешки одногруппника, который был его полной противоположностью — болтливой, эмоциональной, непредсказуемой. Джон был его тенью, его кривым зеркалом, и, казалось, получал удовольствие, выводя его из равновесия.

Но всё менялось, когда в небе над городом появлялась тень с крыльями цвета ночи и крови, или когда в периферийном зрении мелькал плащ с белым мехом, от которого кровь стыла в жилах. Всё менялось, когда на сцену выходил Лололошка.

И в эти моменты Джон замолкал.

Он стоял, затаив дыхание, наблюдая, как его тихий однокурсник преображался. Как его плащ развевался на ветру, а взгляд из-под тёмных стёкол становился твёрдым и решительным. Лололошка был воплощением баланса и справедливости, мироходцем, появляющимся в нужное время в нужном месте.

И как-то раз, после очередной схватки с силами, не поддающимися пониманию, Лололошка приземлился рядом с Джоном на крыше университета. Закат окрашивал город в золотые и алые тона.

— Ну что, Джон? — голос Лололошки был спокоен, но в нём слышалась лёгкая усталость. — Опять будешь говорить, что я идеалист и что мои методы не работают?

Джон, обычно такой болтливый, молчал. Его оранжевый шарф трепетал на ветру. Он смотрел на Лололошку — не на Дейва, не на того парня, которого он мог дразнить и выводить из себя, а на героя. На того, кто, рискуя, давал второй шанс даже таким, как он.

— Знаешь, — наконец выдавил Джон, и в его голосе не было ни капли привычного сарказма, — когда ты вот так... это даже не самое противное зрелище.

Лололошка повернул к нему голову, и уголок его губ дрогнул в едва уловимой улыбке.

— Это ты мне сейчас комплимент говоришь, Харрис?

Джон не стал отрицать. Он не шутил, не кривлялся. Он просто смотрел. И в его молчании было больше понимания, чем во всех его прошлых словах. Он не был против. Не был против вовсе.