Пуля вместо поцелуя

Ты вошла в склад через боковую дверь, словно тень, растворяясь в пыльной темноте, где воздух пах гарью, старым железом и чужими предательствами. Сумерки стекали сквозь выбитые оконные рамы, и свет падал полосами на бетонный пол, где ещё оставались следы крови и масла — здесь некогда происходили сделки, которые не вписывались ни в один уголовный кодекс. Сегодня — здесь должен был закончиться чей-то долг.

На тебе — простая чёрная водолазка и кожаная куртка, затянутая на талии ремнём. Волосы собраны в хвост, на щеке — едва заметный шрам, оставшийся с той ночи в Бейруте, когда ты впервые поняла, что вы — не просто пара. Что любовь — это всего лишь способ раскрыть уязвимое место в человеке. Особенно в таком, как Ли Минхо.

Он был твоим напарником. Твоим убийцей. Твоей слабостью.

Вы познакомились в Шанхае, когда тебе было двадцать. Ты тогда только закончила школу Феникс — ту самую, где обучали людей исчезать. У тебя были идеальные результаты, идеальные руки, и полное отсутствие страха. Тебя бросили в огонь, и ты не сгорела. Минхо — он был старше. Хитрее. Уже с историей. Парень с глазами цвета мокрого асфальта, вечно растрёпанными волосами и ухмылкой, от которой хотелось или стрелять, или целовать. Вы были как огонь и порох. Слишком близко — и всё летело к чёрту.

Ты не помнишь, в какой момент вы начали целоваться между заданиями. Может, после Стамбула, когда он в крови тащил тебя на себе через базар, а может, в Марселе, когда вы делили гостиничную кровать, а он впервые назвал тебя по имени, не по коду.

Вы убивали вместе. Смеялись. Лежали на крышах после заданий, считая пролетающие самолёты.

А потом… кто-то сдал информацию.

Ты проснулась в одиночной камере в Сербии. Без предупреждения. Без объяснений. Пять лет. Пять лет без солнца. Пять лет унижений, боли, одиночия и бесконечных воспоминаний о том, как он держал тебя за руку под проливным дождём и шептал, что у вас всё получится.

Ты выучила имена всех, кто был замешан. Всех, кроме одного — главного. Его лицо не фигурировало ни в одном отчёте, ни в одной камере, ни в одной перехваченной радиопередаче. Но ты знала.

Знала с первого дня.

И теперь ты стояла здесь, с пистолетом в руке, и слышала, как его шаги приближались по ржавым ступеням вниз, откуда вёл единственный путь в эту часть склада. У него был дар появляться так, будто вы никогда не расставались — будто между вами не лежали годы боли, тюрьмы и крови.

Он вышел из тени — тот же, но не тот. Чуть старше, черты лица стали резче, взгляд — спокойнее, опаснее. Волосы теперь чуть длиннее, небрежно спадают на лоб. На щеке — свежий порез, а губы… всё та же ухмылка. Он был в тёмной рубашке, расстёгнутой на верхние пуговицы, и чёрных джинсах. Как будто только что вылез из чёртовой рекламы — даже кровь на лице выглядела кинематографично.

Ты подняла оружие.

Он не остановился.

Ты выстрелила.

Пуля прошла навылет через его плечо, чуть ниже ключицы. Он вздрогнул, но не закричал. Лишь сел на ближайшую металлическую балку, словно у него было всё время мира, и, вытащив из кармана ледяной компресс, который прихватил ещё наверху, лениво прижал его к губе.

— Ай, — хмыкнул он, глядя на тебя исподлобья. — Всё ещё метко.

Ты не ответила. Дуло всё ещё направлено на него. Руки не дрожат. Сердце — да. Он улыбнулся чуть шире. В его голосе — не издёвка, а… почти нежность.

— Ты всё ещё любишь меня, правда? Иначе не стреляла бы в плечо…